4. Так вел себя Антоний и был любим всеми. Ревнителям же добродетели, к которым ходил он, искренне подчинялся и в каждом изучал, чем особенно преимуществовал тот в тщательности и в подвиге: в одном наблюдал его приветливость, в другом неутомимость в молитвах; в ином замечал его безгневие, в другом человеколюбие; в одном обращал внимание на его неусыпность, в другом на его любовь к учению; кому удивлялся за его терпение, а кому за посты и возлежания на голой земле; не оставлял без наблюдения и кротости одного и великодушия другого; во всех же обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу. Так, с обильным приобретением возвращался на место собственного своего подвижничества, сам в себе сочетавая воедино то, что заимствовал у каждого, и стараясь в себе одном явить преимущества всех. А с равными ему по возрасту не входил в состязание, разве только чтобы не отставать от них в совершенстве. И делал это так, что никого не оскорблял, но и те, с кем состязался, радовались о нем. Поэтому, все жители селения и все добротолюбцы, с которыми был он знаком, видя такую жизнь его, называли его боголюбивым и любили его, одни – как сына, другие – как брата.
5. Но ненавистник добра завистливый диавол, видя такое расположение в юном Антонии, не потерпел этого, но как привык действовать, так намеревается поступить и с ним. Сперва покушается он отвлечь Антония от подвижнической жизни, приводя ему на мысль то воспоминание об имуществе, то заботливость о сестре, то родственные связи, то сребролюбие, славолюбие, услаждение разными яствами и другие удобства жизни, то, наконец, жестокость пути добродетели и ее многотрудность, затем представляет ему мысленно и немощь тела, и продолжительность времени, и вообще, возбуждает в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от правого произволения. Когда же враг увидел немощь свою против Антониева намерения, паче же увидел, что сам поборается твердостью Антония, низлагается великой его верой, повергается в прах непрестанными молитвами, тогда, в твердой надежде на те свои оружия, яже на пупе чрева (Иов 40, 11), и хвалясь ими (таковы бывают первые его козни против юных), наступает он и на юного Антония, смущая его ночью и столько тревожа днем, что взаимная борьба их сделалась приметной и для посторонних. Один влагал нечистые помыслы, другой отражал их своими молитвами; один приводил в раздражение члены, другой, по-видимому, как бы стыдясь сего, ограждал тело верой, молитвой и постами. Не ослабевал окаянный диавол, ночью принимал на себя женский образ, во всем подражал женщине, только бы обольстить Антония; Антоний же, помышляя о Христе и высоко ценя дарованное Им благородство и разумность души, угашал угль сего обольщения. Враг снова представлял ему приятность удовольствий, а он, уподобляясь гневающемуся и оскорбленному, приводил себе на мысль огненное прещение и мучительного червя и, противопоставляя это искушению, оставался невредимым. Все же вместе служило к посрамлению врага. Возмечтавший быть подобным Богу осмеян был теперь юношей. Величающийся пред плотию и кровию низложен был человеком, носящим на себе плоть, потому что содействовал ему Господь, ради нас понесший на Себе плоть и даровавший телу победу над диаволом, почему каждый истинный подвижник говорит: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. 15, 10).