Вернулась матушка Серафима с Дуней со встречи, а Прасковья Ивановна ничего не дает убрать. На столе сковорода картошки и холодный самовар. Пока с ним воевали, слышат в дверях:
- Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. – Государь, а с ним Государыня. Уже при них стелили ковер, убирали стол, сразу принесли горячий самовар. Все вышли, оставили одних, но они не могли понять, но они не могли понять, что говорит блаженная, и вскоре Государь вышел и сказал:
- Старшая при ней, войдите.
Когда стали прощаться, вошли архимандрит Серафим Чичагов и келлейные сестры. Прасковья Ивановна открыла комод. Вынула новую скатерть, расстелила на столе, стала класть гостинцы: холст льняной своей работы (она сама пряла нитки), нецелую голову сахара, крашеных яиц, еще сахара кусками. Все это она завязала в узел очень крепко, несколькими узлами, и когда завязывала, от усилия даже приседала, и дала Государю в руки:
- Государь, неси сам, - и протянула руку, – а нам дай денежку, нам надо избушку строить (новый собор).
У Государя денег с собой не было, тот же послали. Принесли, и Государь дал ей кошелек золота. Этот кошелек сразу же передали матери игумении.
Прощались, целовались рука в руку. Государь и государыня обещались опять скоро приехать открывать мощи матушки Александры, потому что она являлась во дворце и творила там чудеса.
Когда Государь уходил, то сказал, что Прасковья Ивановна единственная истинная раба Божия. Все и везде принимали его как царя, она одна приняла его как простого человека.
От Прасковьи Ивановны поехали к Елене Ивановне Мотовиловой. Государю было известно, что она хранила переданное ей Н.А. Мотовиловым письмо, написанное преподобным Серафимом и адресованное Государю Императору Николаю II. Это письмо преподобный Серафим написал, запечатал мягким хлебом, передал Николаю Александровичу Мотовилову со словами:
- Ты не доживешь, а жена твоя доживет, когда в Дивеево приедет вся Царская Фамилия, и Царь придет к ней. Пусть она ему передаст.
Мне рассказывала Наталья Леонидовна Чичагова (дочь владыки), что когда Государь принял письмо, с благоговением положил его в грудной карман, сказав, что будет читать письмо после(42).
А Елена Ивановна сделалась в духе и долго, полтора или два часа им говорила, а что, сама после не помнила. Елена Ивановна скончалась 27 декабря 1910 года. Она была тайно пострижена.
Когда Государь прочитал письмо, уже вернувшись в игуменский корпус, он горько заплакал. Придворные утешали его, говоря, что хоть батюшка Серафим и святой, но может ошибаться, но Государь плакал безутешно. Содержание письма осталось никому неизвестно.
В тот же день, 20 июля, к вечеру все уехали из Дивеева. После этого со всеми серьезными вопросами Государь обращался к Прасковье Ивановне, посылая к ней великих князей. Евдокия Ивановна говорила, что не успевал один уехать, другой приезжал. После смерти келлейницы Прасковьи Ивановны, матушки Серафимы, спрашивали все через Евдокию Ивановну. Она передавала, что Прасковья Ивановна сказала:
- Государь, сойди с престола сам!
Блаженная умерла в августе 1915 года. Перед смертью она все клала земные поклоны перед портретом Государя. Когда она была уже не в силах, то ее опускали и поднимали келлейницы.
- Что ты, мамашенька, так на Государя-то молишься?
- Глупые, он выше всех царей будет.
Было два портрета царских: вдвоем с Государыней и он один. Но она кланялась тому портрету, где он был один. Еще она говорила про Государя:
- Не знай преподобный, не знай мученик!
В эти годы многие приезжали в Саров и в Дивеево. Приезжал и Распутин со свитой – молодыми фрейлинами. Сам он не решился войти к Прасковье Ивановне и простоял на крыльце, а когда фрейлины вошли, то Прасковья Ивановна бросилась за ними с палкой, ругалась: «Жеребца вам стоялого». Они только каблучками застучали.
Приезжала и Вырубова. Но тут, боясь, что Прасковья Ивановна опять что-нибудь выкинет, послали узнать, что она делает. Прасковья Ивановна сидела и связывала поясом три палки – у нее было три палки, одна называлась «тросточка», другая «буланка», третья не помню как, - со словами:
- Ивановна, Ивановна (так она себя называла), а как будешь бить? – Да по рылу, по рылу! Она весь дворец перевернула!
Важную фрейлину не допустили, сказав, что Прасковья Ивановна в дурном настроении.
Незадолго до своей смерти Прасковья Ивановна сняла портрет Государя и поцеловала в ножки со словами:
- Миленький уже при конце.