О, какое счастье и какой в то же время великий и долгий подвиг! Вот тебе, родной, мои чувства и переживания до пострига и после. Когда я сам все это вспоминаю, что произошло, то жутко становится мне: если бы не помогла благодать Божия, не вынес бы я этого, что пережил теперь. Слава Богу за все!
Октябрь 31. 1908 г. Сергиев Посад
Письмо схиигумении Фамари (Марджановой) (отрывки)
"[Я] видел в сонном бдении — легком сне на Лубянке, когда валялся, яко скот (какой и есть в действительности), на нарах, в грязи, табачном дыму… Вхожу в какой-то глубокий темный подвал, подземелье, сыро, жутко, овладевает уныние, отчаяние невыносимое, чувство брошенности. Вдруг светлая полоска… Вглядываюсь — все светлее… светлее. Вижу изумленными очами седалище, а на нем возседает Христос. Но такой, как изображается Он беседующим с самарянкой, весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может выбелить на земле. Лицо Его такое же, как на картине Плацгорта, [когда] благословляет Он ее. (Помнишь, мы вместе любовались ею в красках, она у Сани есть). Увидав это, я остановился, и обрадованный, и пораженный, изумленный и устрашенный. Дух захватило мой: хотел говорить, молиться Ему — не мог. Не отверзая уст своих, яко нем стоял; Господь, тако узренный мною, посмотрел на меня всепрощающим взором. "Если, — подумал я, — сейчас такой взор Его проницательный, каков же будет Он на Страшном Суде?" Так я и не вымолвил ни слова, в изумлении будучи. Посмотревши на меня, Господь простирает руку Свою, указывая ею горе, и быстро встает, идет из этого подземелья решительной, быстрой походкой, я стою в страхе и трепете, и, продолжая идти, рукою зовет меня за собой. Исполненный уже не только страха, но и неизреченной радости, я пошел за Ним, удивляясь необыкновенной белизне Его ризы и как бы ослепленный блеском ее. Господь подходит к высокой винтовой лестнице, поднимается быстро-быстро вверх — лестница крутая, узкая. Я опять остановился. Тогда Господь обернулся в мою сторону, воззрел на меня, окаянного, а так как я стоял внизу и не входил еще ни на одну ступеньку, то Господь дал мне знак рукою Своею, — решительно-властно сделавши сие мановение. Сам остановился, ожидая, когда взойду к Нему. И так мне было сладко, когда я стал подниматься. Вывел Он меня на широкую площадку и светлую. Здесь от избытка сердца я, упавши ниц, воскликнул: "Господь, Господь, Господь!!!" Но Господь скрылся от взоров моих. Очнувшись, я почувствовал великое умиление. Это было в 4 часа утра. Смотрю… кругом все сияет, вверху меня дремлет человек… Встал в углу, прочитал молитву наизусть, причастился… Потом все встали, начался шум, гам, песни, ругань, всякие неистовства. У меня "тишина велия", будто один хожу, тяну четки, радость неизреченная. Дивно. Сознание, что на груди Святые Дары, ободряет и всякий страх отгоняет. И понял я тогда, что написано в книге Псалмов: "расширил еси сердце мое — в тесноте Ты дал мне простор". Слава Тебе, Господи! И сейчас, когда припоминаю, согревает, и особенно до слез умилительно, что стоял и ожидал Господь. Так всегда Он ждет нас, маловерных и нерешительных…"