Подходит поезд к месту заградительного отряда. Люди волнуются, стараются припрятать свои вещи. Одна солидная интеллигентная женщина подсунула под юбку, что смогла, а голова битого гуся все время высовывается, как она ни старается ее запрятать. Тревога ее растет, но вместе с тем она начинает примечать, что недалеко от нее в уголке того же вагона сидит женщина, у которой гораздо больше вещей с продуктами, но она не обнаруживает ни малейшего беспокойства и ничего не прячет. Это ее заинтересовало. Когда опасность миновала, она полюбопытствовала, отчего же та среди общего волнения одна осталась невозмутимо спокойной. «Меня благословил в дорогу батюшка о. Алексий, мой духовный отец, и я знаю, что по его благословению все будет хорошо. Он — великий человек».
Разговорились, незнакомка рассказала о себе. Случилось ей впасть в великий грех, и не находила она нигде себе покоя. Что бы она ни делала, где бы ни была, всюду преследовала одна мысль: «Не простит Господь греха». Исповедь и та ее не успокаивала. Однажды идет она по тротуару одной из московских улиц все с той же мыслью, переходящей в отчаяние, и вдруг слышит позади себя голос: «Да простил, простил, простил Господь твой грех».
Мгновенно обернувшись, она увидела священника маленького роста, переходящего улицу с тротуара, по которому она шла, на другую сторону. Сразу почувствовав облегчение, она догнала его, узнала, где он служит, стала ходить к нему и теперь без его благословения ничего не делает. Благословение его имеет великую силу.
После такого рассказа спутница этой женщины и сама пришла к Батюшке и сделалась его духовной дочерью.
А. А. Добровольский в рассказе «Исцеление» описывает, как, плохо питаясь в голодные годы, уставая на работе и от вынужденного хождения пешком на большие расстояния (утром — на работу, вечером — в церковь), он заболел в 1922 году остро протекавшим туберкулезом легких с постоянной температурой до 39°.
Подобных больных в ту пору было множество, их записывали в длинную очередь на помещение в больницу или санаторий, но так как многие из них перестали функционировать, ожидать приходилось очень долго. О молодом погибающем писателе хлопотали коллеги, сам же больной к этим хлопотам оставался безразличен и хотел только одного — увидеть Батюшку и приготовиться к возможному концу. Он просил разрешения прийти в храм накануне декабрьского праздника святителя Николая. Батюшка ответил, что идти ко всенощной ему нельзя, а в самый праздник, между ранней и поздней обеднями он его примет на исповедь и за поздней — причастит.
Примечательно, что вечером накануне праздника на улице творилось что-то невозможное, такими сильными были снегопад, буран, метель. Но утром погода стояла прекрасная, все было тихо, спокойно. В сопровождении своей старшей сестры Вари, очень медленно передвигаясь, А. А. смог вовремя прийти в церковь. Вот как он описал свое исцеление:
«Опять я в этом святом и дорогом мне месте. Все кругом встречали меня так приветливо, уступали дорогу. Меня провели мимо длинной очереди стоявших к исповеди и поставили на амвон. И сейчас же я увидел Батюшку. Он шел своей быстрой походкой, протягивая ко мне руки, такой бодрый, светлый. «А я все спрашиваю всех, где же отец Александр? Говорят, болен. Опять спрашиваю, да что же нет отца Александра? И опять слышу — он очень болен». Батюшка прижал меня к себе, потом отстранил и пристально-пристально на меня взглянул. «И опять говорят, он очень болен», — повторил он, как бы задумавшись.
Я стоял у аналоя с крестом и Евангелием, хотел опуститься на колени и начать исповедь, но Батюшки уже не было около меня, он ушел в алтарь. Сосредоточившись в молитве, я забылся. Из алтаря вышел Батюшка. Он взглянул на меня так радостно, точно он только сейчас меня в первый раз увидел. Смотрел на меня пристально-пристально, глаза его раскрылись, углубились. Он дышал прерывисто, точно после крутого подъема. И сейчас же повернулся и опять ушел в алтарь.
Я не понимал, что происходит. Почему Батюшка только вернется и сейчас же опять уходит? А Батюшка уже снова подходил ко мне. Я невольно упал на колени. Таким Батюшку я никогда не видел. Он был охвачен духовным восторгом. Он ликовал. Его лицо было полно такого света и радости, что я, не смея на него смотреть, приткнулся лицом к аналою. И сейчас же Батюшка накрыл меня епитрахилью и, крестя всего — спину, голову, грудь, прочел разрешительную молитву.
Я поднялся, все еще боясь взглянуть на него. Слышу его спокойный, громкий, немного глухой голос: «Отстоишь литургию, отстоишь молебен, после молебна подойдешь ко мне». Всю службу и молебен я стоял, как Батюшка мне велел. Варя несколько раз упрашивала меня: «Саша, ты бы сел, ты же очень устанешь», — но я отмалчивался».