Начинающий, но уже признанный художник заболел. Болезнь выражалась в тяжелой депрессии и отчаянии. Роберт Рафаилович ощущал, что на него навалилась ледяная черная глыба. Он перестал чувствовать и видеть красоту, померкли окружающий мир, человеческие отношения, искусство — все казалось бессмысленным и даже вызывало отвращение.
Так прошло два или три года. Родители Роберта Рафаиловича, люди богатые, имели возможность послать его на лечение за границу. Долгие месяцы он провел в дорогих клиниках Германии и Швейцарии, но вернулся домой в еще худшем состоянии духа: не выходил из своей комнаты, забросил живопись... Тогда старая нянька сказала ему, что есть в Москве, на Маросейке, священник — о. Алексий, который очень помогает людям в трудные минуты. Фальк ответил, что ему, еврею и атеисту, неудобно и даже дико обращаться к православному священнику.
На этом первый разговор закончился. Но поскольку с каждым днем художнику становилось все хуже и хуже, он высказал свое согласие и в сопровождении старушки, перед тем попросившей Батюшку о встрече, пошел к нему. У дверей домика няня его оставила. Фальк постучался, полный смятения: ну о чем ему говорить со священником? Дверь открыл седенький священник небольшого роста. Очень приветливо, мягким добрым голосом он пригласил: «Ну, входите, входите, я Вас давно жду». Роберт Рафаилович оказался в уютной маленькой комнате. На столе кипел самовар, стояли пирожки, варенье. «Проходите, садитесь, сейчас чайку попьем...»
О. Алексий не спрашивал Фалька о его религиозных воззрениях, о его взглядах на жизнь, а говорил сам о том, что сейчас весна, погода хорошая, что он рад видеть у себя художника... Роберту Рафаиловичу захотелось вдруг рассказать о себе: где бывал, какие страны видел. И о. Алексий внимательно слушал — о красотах Рима, о картинах, которые Фальк писал... Когда художник уходил, о. Алексий сказал ему: «Ну, приходите в следующую субботу». И Роберт Рафаилович ответил: «Конечно, приду».
Я спросила: «Что Вы чувствовали, когда ушли от старца?» «Вы знаете, — ответил Фальк, — мне сразу стало легче, захотелось опять к нему прийти, и я ждал с нетерпением следующей субботы. Пошел уже без всякого сопровождения. Снова пили чай, разговаривали. Я, захлебываясь, рассказывал о том, что мне хотелось бы написать, а о. Алексий поддакивал, задавал вопросы о подробностях моей работы над картинами. Я чувствовал: он понимает то, что я делаю. У меня было ощущение, что он меня так полюбил, будто я ему самый родной человек...
Я рвался к нему каждый следующий раз, просто не мог дождаться этой минуты... Так продолжалось, может быть, месяца два. Мне уже стало настолько хорошо, что, когда мой отец заговорил о путешествии за границу, я реагировал на это вполне положительно. И при следующей встрече с о. Алексием сказал ему об этом. «Вот и хорошо, — ответил он. — Можно поехать. И еще сколько Вы напишете! Какая это радость, дар-то какой великий вам Бог дал! Какой вы счастливый! Что ж, поезжайте, я за вас рад». «Батюшка, но как же я без Вас, Вас-то не увижу?» В ответ он улыбнулся такой замечательной, светлой улыбкой, перекрестил меня и сказал: «Да Вам и не нужно больше. Все хорошо будет». На прощанье он благословил меня. Я ушел с легкой душой, ощущая, что совершенно заново начал жить. И с тех пор, какие бы тяжести ни выпадали на мою долю, какие бы ни были страшные испытания, никогда та почти задавившая меня депрессия не возвращалась».
Тогда я спросила: «Роберт Рафаилович, что же так повлияло на Вас? Вы же не говорили о религии... Что же произошло?» Он ответил: «От о. Алексия исходила такая доброта, такая бесконечная благость, что от этого всего начала таять страшная ледяная глыба, лежавшая на моей душе. Таяла, таяла и наконец совсем растаяла. Это была такая победа тепла, света и добра над злом! О. Алексий открыл для меня Бога. Я понял: Бог есть, нужно верить всегда. Нет несчастья на земле, если есть такое добро, такой свет, который показал мне о. Алексий. На всю жизнь я это понял».
Роберт Рафаилович Фальк крестился, при крещении был наречен Романом...
В. И. Прохорова
Чудо святого праведного Алексия
В мае 1998 года наши дети заболели ветряной оспой. Особенно тяжело болела младшая дочь Варвара, которой исполнилось тогда лишь 1 год 4 месяца. У Вари была очень высокая температура, до 40°, сопровождавшаяся рвотой. Врачи педиатрической бригады «скорой помощи» сказали, что при таком течении болезни могут возникнуть тяжелые осложнения, даже и на головной мозг.
Однако Варя начала поправляться: новых пузырьков не появлялось, старые подсыхали, но через несколько дней правая ножка ее пришла в расслабленное состояние. Когда девочка пыталась ходить, нога подгибалась, а когда ползала на четвереньках, волочилась как плеть. Болей в ноге не было, чувствительности тоже. Три дня малышку носили на руках.