Сторонился Батюшка проявлений по отношению к себе знаков почтения, уважения, избегал пышных служб, а если приходилось участвовать, то старался встать позади всех. Тяготился наградами, они обременяли его, вызывали его глубокую, искреннюю скорбь.
По хлопотам чудовских сестер в 1920 году Его Святейшество Патриарх Тихон удостоил о. Алексия награды — ношения креста с украшениями. Священники и прихожане собрались вечером в храм, чтобы поздравить его. Батюшка, обычно улыбчивый, радостный, выглядел встревоженным и огорченным. После краткого молебна он обратился к народу, с сокрушением говоря о своем недостоинстве и заливаясь горькими слезами, просил прощения, поклонился в землю. Все увидели, что принимая эту награду, он искренне чувствовал себя недостойным ее.
Когда о. Алексий стал, как обычно, давать в конце крест и благословлять народ, один из духовных детей его, М. Д. Асикритов, который был ошеломлен происходившим и не мог вместить такого самоуничижения, возвысил свой голос в защиту Батюшки. Он хотел поднять, возвысить Батюшку в его собственных глазах. Батюшка кротко прервал эту не совсем уместную речь: «Миша, — сказал он грустно и тихо, — тебе это так кажется. Если бы ты знал, сколько мне дал Господь, сколько оказал милостей, сколько показал великих примеров в великих людях, ты бы так не говорил. Я должен был бы быть гораздо лучше».
В богослужении о. Алексия сердца молящихся трогало чтение и пение им покаянных молитв. Великий канон Андрея Критского на первой неделе Великого поста он читал с плачем, плакали и богомольцы. На пасхальной заутрени, как вспоминал его сын о. Сергий в письме к духовным детям из ссылки, Батюшка, радостный и ликующий в эту ночь, со слезами пел древним самоподобном икос, повествующий об оплакивании Христа женами- мироносицами. Чувствовалось, что вся внутренняя его рыдает при словах «и плачим, и возопиим: о, Владыко, востани, падшим подаяй воскресение». Плакал и взывал он о себе, о падших людях, просил даровать всем воскресение.
Истинными духовными друзьями о. Алексия были современные ему оптинские подвижники — старец иеросхимонах Анатолий (Потапов) и ски- тоначальник игумен Феодосий (Поморцев). Они изумлялись подвигу московского старца «во граде яко в пустыни». О. Анатолий приезжавших к нему москвичей направлял к о. Алексию. Старец Нектарий говорил кому-то: «Зачем вы ездите к нам? У вас есть о. Алексий».
О. Феодосий, приехав как-то в Москву, посетил маросейский храм. Был за богослужением, видел, как идут вереницы исповедников, как истово и долго проходит служба, подробно совершается поминовение, как много людей ожидают приема. И сказал о. Алексию: «На все это дело, которое вы делаете один, у нас бы в Оптиной несколько человек понадобилось. Одному это сверх сил. Господь вам помогает».
В единомыслии с о. Алексием был наместник Чудова монастыря в Кремле архимандрит Арсений (Жадановский), с 1914 года — епископ Серпуховской. Он высоко ставил пастырскую деятельность Батюшки, мудрого городского старца, «приносящего людям нисколько не менее пользы, чем какой- либо пустынник. Он в образе иерея, был одним из тех подвижников, о которых пророчествовал прп. Антоний Великий, говоря, что придет время, когда иноки, живя среди городов и суеты мирской, будут сами спасаться и других приводить к Богу».
Философ Николай Бердяев писал: «Самое сильное и самое отрадное впечатление от всех встреч с духовными лицами у меня осталось от о. Алексия Мечева. От него исходила необыкновенная благостность». За несколько дней до высылки из страны он пришел проститься со старцем: «Когда я вошел в его комнату, отец Мечев встал мне навстречу весь в белом, и мне показалось, что все его существо пронизано лучами света». «Вы должны ехать, — ответил мне отец Алексий, — Ваше слово должен услышать Запад».
О. Сергий Сидоров, приходивший к о. Алексию весной 1921 года за благословением на священство, отмечал, что ни у кого ему не доводилось видеть той бодрой радости во взоре, как у о. Алексия. При конце беседы Батюшка, благословив его, сказал: «Главное будь весел и радуйся Божьему миру и любви Божией, и все будет хорошо».
