О костре Алибо слышал каждый день. Следя за молитвами узника и выслушивая его признания, судьи не упускали случая заметить, что вот за такой же грех некий богохульник, не пожелавший раскаяться, был сожжен в столице королевства на медленном огне. А на четвертый день, когда не привычный к голоду барон, робко попросил еще один кусочек хлеба, судья, задумчиво глядя в потолок, принялся рассказывать, как лет десять назад добрый король Рауль III отдал свою супругу на суд Трибунала за проявленное ею неуважение к Церкви, и хотя грешная королева, брошенная в темницу на хлеб и воду, смирила в узилище свою гордыню, преступление ее было столь велико, что, как это ни прискорбно, судьи не могли оставить ей жизнь.
При каждом таком рассказе узник дрожащей рукой принимался творить знамения Веры и повторять молитвы. Страх перед наказанием мучил его днем и ночью. Он почти не спал, но стоило ему погрузиться в забытье, как он ясно видел пылающее пламя и слышал свои крики. Даже бодрствуя и молясь, он словно бы грезил наяву. Продлись его заточение чуть дольше, и Алибо мог бы помешаться, но монахи, не имеющие привычки излишне спешить, не любили и затягивать завершенные дела, и потому, как только лицо грешника зажило, а в своих признаниях он начал повторяться, ему был вынесен приговор. Трое судей в сопровождении стражников заполнили тесную камеру грешника, так что в конец перепуганный узник, совершенно подавленный этим грозным явлением, повалился монахам в ноги.
— Алибо, сын Эбля, сеньер Черного Урочища и барон Королевского Пожарища, ты уличен в гнусном богохульстве, порочащем Спасителя нашего, и тем самым заслуживаешь смерти. Однако, принимая во внимание твое искреннее раскаяние, снисходя к твоим мольбам и учитывая твое послушание, Святой Трибунал находит возможным оставить тебе твою жалкую жизнь и простить тебе твои прегрешения. Во искупление же твоего преступления Трибунал накладывает на тебя епитимью: да будешь ты облачен в шутовские одежды, и лишен права прикасаться к благородному оружию, и ездить верхом, и ходить обутым, и пить вино, и вкушать мясо, дабы это позорное наказание укрепило твое сотерианское смирение и послужило назиданием для грешников. И да будет эта епитимья длиться до тех пор, пока мы не решим иначе. Ежели же до нашего слуха дойдет, что ты, Алибо, нарушил хотя бы один из наложенных на тебя запретов, то Святой Трибунал объявит тебя злостным еретиком, и ты будешь возведен на костер и будешь гореть, пока не умрешь, а тело твое не обратится в пепел. Во имя Спасителя нашего, аминь.
А потом барона Алибо спешно помыли, подстригли и побрили, нарядили в лоскутный шутовской наряд и отпустили. Все же золото, снятое с грешного барона, и даже его одежда перешли в собственность Святого Трибунала в качестве платы «добрым лекарям».
Слухов об исчезновении Алибо из Королевского Пожарища ходило немало. Кто-то утверждал, будто некий смерд, над чьей женой барон учинил насилие, размозжил ему голову дубинкой и, страшась виселицы, закопал тело убитого в лесу. Впрочем, этому мало кто верил, тем более что содержатель безымянной харчевни у дороги на Арверну клятвенно уверял, что якобы сам со своими дочерьми видел, как два стражника Святого Трибунала везли на телеге храпящего барона. Но и в эти утверждения верилось с трудом. Ну чем, спрашивается, барон Алибо мог прогневить Церковь? Однако же на пятый день исчезновения благородного рыцаря в деревенской церквушке при баронском замке появился суровый монах ордена Псов Господних, и тогда-то ошеломленные прихожане и убедились в правдивости слов хозяина харчевни. В испуганном молчании выслушали они приговор, вынесенный их господину, а также наставления, обязывающие их проявить милосердие к грешнику, но при этом сообщать в Святой Трибунал обо всех прегрешениях осужденного.
А еще через три дня вернулся барон.
Весть о том, что благородный Алибо бредет в одиночестве по дороге, в мгновение ока облетела деревню и собрала на ее окраине взволнованную толпу. Узнали об этом и в баронском замке, куда сломя голову примчался отправленный за новостями паж. Выслушав рассказ потрясенного мальчишки, обитатели замка и в особенности юная баронесса впали в состояние крайней растерянности, не зная, что им делать, то ли срочно выслать навстречу сеньеру людей, то ли махнуть на все рукой, и уж тогда будь, что будет?
Зрелище же, потрясшее непоседливого пажа, способно было сразить и человека бывалого, не то что десятилетнего мальчишку. Грозный Алибо, перед прихотями которого трепетала вся округа, от чьего хохота дрожали крепостные стены, а удары кулака повергали наземь быка, этот самый Алибо ковылял по дороге босым, в какой-то странной короткой рубашонке с разноцветными заплатами и костяшками, бьющимися друг о друга, которую вместо роскошного пояса подвязывала грубая веревка, с шутовской погремушкой (и это вместо полагающихся рыцарю меча и кинжала), с дурацким колпаком на голове, но главное без штанов! Положим, деревенские ребятишки чуть ли не до первого причастия бегали по улицам бесштанными, но ведь то были дети, да еще господские крепостные, но барон то, барон… Было от чего прийти в смятение.