«Вспомни, — говорил он, — как пытались объяснить мир Фалес и Демокрит, как объясняли его Эпикур и его римский ученик Тит Лукреций Кар — ведь ты читал его поэму». Да, я читал поэму Лукреция и знал об этих мудрецах, но не задумывался, ибо тогда отец нарочно не давал мне времени на это. Знания копились в моей голове, как снег в горах, и вот этот снег стал лавиной и с нарастающей скоростью устремился вниз. Но для него уже было прорыто русло и снабжено направляющими дамбами, а потому лавина пошла по намеченному пути. Так хотел отец, так и вышло. Он не верил ни в какого Бога — просто считал, что хотя люди ещё и не знают, как именно возник мир, но близкие к истине догадки уже сделаны. Придёт время — узнают всю истину, было бы кому узнавать. Но как раз в последнем он был не вполне уверен. Гибель Римского Мира, говорил он, может оказаться столь сокрушительной и скорой, что не уцелеет и памяти о достижениях мудрецов прошлого. А гибель эта неизбежна — это видно из всеобщего поглупения, а христианство всех догм есть вершина этого поглупения. Эта болезнь — надолго, сейчас осилить её нельзя. Он и Рим не считал чем-то идеальным, но полагал, что покорённые Римом люди стали по языку, по образу жизни, по усреднённой, сближенной судьбе своей — римлянами. Нет уже почти ни одного прямого потомка жителей Лациума, создателей великого государства. Они растворились в мириадах мириадов покорённых ими людей, погибли в бесчисленных войнах и смутах, пожраны своим же творением. Но есть Римский Мир — города и дороги, каналы и акведуки, искусство создателей вещей всех видов и искусство писателей, художников, учёных, поэтов, мыслителей. Пусть значительная часть достижений этого мира создана руками рабов, но ведь раб — не творец, а только исполнитель, а ведь сколько творческой мысли собрано в каждом римском городе — в вещах и книгах, в стенах домов и оружии воинов… Дорого обошлось возникновение Римского Мира втянутым в его пределы народам, может быть, он не стоил тех гор трупов, которые оставил на тысячемильных пространствах за тысячу триста лет своего существования. Но теперь он гибнет, и получается, что все эти жертвы были напрасными. Одного этого достаточно, чтобы проклясть Бога, если он есть, но так как его нет, то нужно не проклинать, а бороться. Так говорил отец — только мне говорил. Даже другим членам нашего рода, посвящённым в родовую тайну, не говорил он этого при встречах с ними. Ибо для римлянина, для сенатора, для владельца большого состояния и множества рабов его мысли были более страшной ересью, чем для кафоликов доводы ариан или несториан. Только мне поверял он их. Я назвал бы его разведчиком во вражеском стане. Укрывшийся от чужих взглядов за привычную для них одежду и повадки, он ищет слабые места у врага, чтобы его соратники, если уж нельзя победить, нельзя удержать за собой поле битвы, могли хоть оторваться от погони, спасти легионного орла, чтобы хоть часть воинов уцелела и передала память прошлого потомкам, чтобы хоть те могли вступить когда-нибудь в схватку и победить…
А на победу сейчас у него никакой надежды не было. Римлянам Гесперии и ромеям Восточной империи не сдержать врага, — говорил он, — они слишком заняты спорами о сущности Христа и истреблением инакомыслящих и вообще всех мыслящих. Воинская сила обеих империй — варвары, по воле своей играющие диадемами Востока и Запада, более близкие врагам римлян, чем самим римлянам. Беспощадность жизни в Римском Мире такова, что ещё способные бороться за себя и своих близких люди бегут в более человечный мир варваров, растворяются среди них, теряют язык и обычаи, а главное — накопленное за века народами Римского Мира знание всего — от тонкостей ремесла до философии. Римляне унаследовали и переработали знания и умения всех покорённых Римом и утративших своё имя народов — в этом оправдание римлян перед судом будущих веков и тысячелетий. А сейчас всё ими унаследованное и созданное, всё сохранённое охватившим впервые такие просторы Римским Миром — гибнет, как погибла, например, Александрийская библиотека. Это грозит тем, что и победителям-варварам суждена в будущем такая же, если не более скорая и сокрушительная гибель, что люди не смогут переступить роковую черту и вырваться из моря крови, слез и горя. Варварами уже сейчас овладевает дух смерти и разрушения, они приняли христианство и участвуют в религиозных распрях, как будто им мало той небывалой до сих пор взаимной резни, которая привела к неслыханному доселе передвижению всех известных нам народов и племён…