Пригибаясь, он шёл, чутко прислушиваясь, между деревьев и кустарников, залитых серебристо-голубым лунным светом. Дерьмовей погоды не придумаешь для встреч со связным. Но выбирать не приходилось. Когда деревья стали реже, а свечение луны между ними ярче, он вовсе упал на локти и пополз по-пластунски. Над деревней время от времени взлетали осветительные ракеты. Они повисали в воздухе, отчего острые крыши домов казались ещё более вытянутыми и нарисованными химическим, бледно-зелёным карандашом. Посвёркивая фонариками, прошёл по кромке поля германский патруль в пятнистых плащ-накидках. Солдаты, никого не таясь, весело обсуждали шнапс и датское консервированное сало, отдавая предпочтение свежему русскому. В конце-концов один из них сыграл на губной гармошке "Роза мутер" и оба тут же притихли, озираясь на небо. Было ясно, что обоих что-то волнует. Как бы ни то самое, что он видел в ночном небе...
А Васька вскоре ощутил неодолимую тягу назад. Спиной он поглощал проникающий жар, как будто поблизости топили печь, которая обжигала только его. В темноте уже просто чудились красноватые тарелки глаз неведомого существа. Они будто звали - манили к себе... Ваську это, конечно, настораживало. Но почему-то он смело поддавался этой манящей, влекомой силе. В ней не было ничего опасного и дурного. И это было главное.
-Ну, ты хоть в болото не заведи, - усмехался Васька для своего невидимого знакомца. - Хоть знаешь, куда ведёшь? Учти, я несъедобный. В СМЕРШ таких не берут.
В ответ он получил неясный толчок в левый висок. ему показалось, что "леший" (так он окрестил это существо для ясности)остался им доволен. Следовательно есть его не будет - это успокаивало.
Что ж, он именно это и ожидал - леший вывел его на поляну, где он оставил связанным Онищенко. Но он меньше всего ожидал там увидеть ещё кого-то. А именно - стройную миловидную девушку в платке, облачённую в грубую домотканую юбку и старенький плисовый жакет. На ногах у неё было лапти. Платок, покрывший голову, заслуживал особого внимания. он был тёмный, тёмно-синий или чёрный, с какой-то вышивкой, что в лунном свете не была видна, но Васька чувствовал каждый её узор. Лица девушки он не рассмотрел. Была надежда, что оно окажется прехорошеньким. Ведь как обидно будет - столько выпало на твою долю, а увидеть крокодила...
-Сорока-белобока, привет от лешака, - весело сказал Васька, заставив девушку вздрогнуть и упасть на траву. - Что надо ответить?
-Без отзыва... фу-фу... - произнесла она с облегчением, пока не вставая. - Ну вы и незаметно подкрадываетесь...
-Профессия... есть вопросы - спрашивайте, - сказал он с той же интонацией, что и Лоренсу.
-Да уж, вопросы... Это кто? - девушка указала на лежащего без движения Онищенко.
-Так, прибился... В деревне немцы небольшой переполох устроили - под раздачу попал. Пришлось его спасать. Не убивать в конце-концов же его там? Сами знаете - немцы за такое...К тому же на поверку свой оказался - хочет к нашим перейти, хотел меня с собой прихватить. Пришлось связать...
-А связали зачем?
-А чтоб дорогой не передумал - не побежал обратно, до хозяев, - сказал Васька, невинно тараща глаза. - По правде говоря, он меня за немца принял.
Прикинув в уме все за и против, Васька заткнул Онищенко рот пилоткой. Затем отстегнул его флягу и вылил часть содержимого на его бледное лицо.
-Вот что, герой, - сказал он уверенно, когда тот стал приходить в себя. - Обрадую тебя наконец - к партизанам пойдём! Так что сбылись твои мечты. А там увидим, наш ты или ещё чей. Только уговор: из портянок своих не вырывайся - я их малость ослаблю и руки твои вперёд вынесу. Кляп тоже не стоит выплёвывать. Во-первых, ты его не выплюнешь, во-вторых, я этого не дам сделать. Да, чуть было не забыл, - хлопнул он себя по голове: - Предупредить хочу. Если по пути надумаешь к бывшим своим вернуться - убъю...
***
…Косницин наконец выбрался из подсолнухов. Идти в хату? Да ну их, к лешему! Чего он там не видел? Сейчас же наркомят от пуза, а потом будут костерить на чём свет держится. Кума бы поискать… Зря он ему по морде съездил, вестимо зря. Какой ни какой, а всё ж родня. И друг ко всему.
Косницин перемахнул через плетень и осторожно двинул вдоль улицы. Ни души… Как убили Алёну Матвеевну – царствие ей небесное, несмотря на все её прегрешения и стервозность! – народ быстро скумекал что к чему. И решил носу до ветра не совать. Ещё бы! Не коммунисты чай! Ни Паши Ангелины и ни Стахановы здеся живут в каждом дворе! Или хотя бы – через двор. Охоты под пули лезть ни у кого нету…
Но, чу, вдали в знойном дрожащем мареве замаячили синевато-зелёные силуэты в глубоких стальных шлемах. Немцы шли уступом, охватывая всю улицу. Принесла их нелёгкая пендавозов! И спрятаться некуда. Хотя…
Косницин стремглав бросился через соседнюю плетень и, порвав рубаху, упал носом в ботву. Раздался запоздалый оклик «хальт!», цвинькнула пуля. Щёлкнуло ещё пару выстрелов, но он оказался уже за соседским домом. Его едва не схватил за ногу соседский Шарик, что злобно рыча, выскочил из будки – звеня металлической цепью, принялся, как угорелый, выписывать по двору круги и зигзаги. Лаять он при этом не лаял: очевидно, чуткий собачий нос учуял немцев – собаки их страсть как бояться! Хлопнула дверь… «Господи, прости нас грешных! А ну, цыц, окаянный!» - донёсся старушачий голос. Шарик с визгом затих, даже цепь перестала звенеть. Вот, давно бы так! Не научена что ли Евлампиевна горьким опытом?! Говорят же, прячьте собак, когда немцы в деревне! Ведь пристрелют же, окаянные, как пить дать! Им что – затвор дёрнуть на своих красивых маленьких винтовках с прикладами из вишнёвого дерева…
Он перемахнул через другой плетень – с разбегу приземлился на лопухи. Вот и его двор. Но что это? С противоположной стороны улицы глубоким охватом тоже двигались немцы. Их стальные шлемы с разведёнными пластинами и рожками отдушин, с резинками или сеточками, отсвечивали матовой краской и искажали солнечный свет. Улыбки или ухмылки казались длиннее, а лица узкими и лошадиными. Вместо глаз – точно провалы, заполненные темнотой… Фу, страсть какая, наваждение бесовское! Он выхватил крест, что носил на веревочке через грудь – принялся его лобызать, твердя молитву «Святые помощи». Но одного из супостатов, в белых очках с чёрными стеклами он тут же признал. Это был герр Густав, добрый немец. Ему можно было довериться – даже откровенничать с ним можно!