Ещё его тревожило - у особиста есть наверняка свой канал связи с "четвёркой" или СМЕРШем. Вполне может им воспользоваться и выложить свои подозрения, как дерьмо на палочке. Там, конечно же, сразу прикажут доставить его за линию фронта. А могут - поступить иначе...
Васька принялся отживаться от пола до одури. Затем приседать и качать пресс, заложив руки за голову. запах хвои приятно ударил в голову... Он взял обеими руками тяжёлый бревенчатый стол - стал поднимать его на прямых руках. Сначал перед собой, затем - до головы... К удивлению - поднял до десяти раз, и так и эдак. На последний десятый - грузно опустил... Перед глазами маячили кровавые и сиреневые звёздочки, и, как в Сталинграде (после того, как "поцеловался" с кирпичом) - зелёные и красные круги... Эх, сейчас бы туда - вернуть бы время?! Уф-ф-ф... Он глубоко выдохнул, затем задышал зазреженно, ротом - всё чаще и чаще, постепенно выравнивая дыхание. Затем - поставил две табуретки вплотную и, прислонившись к бревенчатой стене, мгновенно уснул, считая про себя. В уме он поставил задачу - на счёт двести проснуться. Но удалось это сделать, когда губы прошептали: "...триста двадцать пять". Снова упал на руки, снова стал отживаться...
Он проснулся от лёгкого толчка. Над ним стояли двое партизан, старый и молодой. Оба держали оружие на готове, старый светил ему из плоского германского фонарика прямо в лицо.
-Уберите свет...
-Иди, поднимайся! - сказал ему молодой, направляя свол в дырчатом кожухе прямо в лицо. - Только без глупостей.
-А то сам знаешь, - прогудел пожилой, у которого был MP38/40. - Иди вперёд, руки за спину.
Васька это послушно исполнил. Наверху была ночь. Светила луна среди тусклых пепельно-серых облаков, суливших дождь. Лагерь спал; лишь лошади, коричнево-пегая кобыла и серый со звездочкой жеребец с белой гривой звенели уздечками и похрапывали, объясняясь в любви то ли во сне, то ли наяву. Стволы сосен при слабом лунном свете (уже вторую или третью ночь было так!) были точно из голубовато-серого гипса. Землянки напоминали лохматые головы или их шапки, которые вытолкнула неведомая сила матери-Земли. Что под ними крылось - жизнь или смерть - оставалось неведомо. казалось, что в них никто не живёт: прячутся какие-то лохматые тени да и только.
-Вперёд ступай... влево! - сказал молодой партизан вполголоса.
-Вперёд или налево? - искренне усомнился Васька.
-Поговори... Налево пошёл и прямо.
Васька пошёл как ему приказали. Они прошли мимо тёсанного навеса с другой колновязью, где в отдалении маячил часовой с винтовкой, в коаном треухе и брезентовом плаще. Здесь или чуть поодаль, сутки назад, он видел как молодых ребят 18-19 лет обучали разбирать и собирать трофейный миномёт Gwr.83-sm. Обучал их какой-то командир с лейтенентскими кубарями, хотя уже давно были введены погоны, почему-то в лаптях и папахе с красной ленточкой.
Они вышли за лагерь и оазались среди деревьев, где их окликнули тихим посвистом.
-не оборачивайся, - сказал голос особиста. - Понял?
Васька кивнул, не меняя положения ни рук, ни ног.
- Я не слышу ответа?
-Понял я, понял.
-Отвечать только один раз. И только когда я спрашиваю, и только по существу вопроса. Понял?
-Понял.
-Ты был заслан к нам по заданию гестапо?
-Нет.
-Ты был заслан к нам по заданию Абвера?
-Нет.
-Тебя заслали по заданию СД, говори?
-Нет.
-Ты сейчас врёшь, отвечай?
-Нет, не вру.
-Отвечай, сука, только "нет" или "да"! Понял?
-Понял.
-У тебя есть родители?
-Да,- солгал Васька намеренно.
-Девушка есть?
-Была...
-Знаешь, что сейчас будет? Знаешь или нет?
-Не знаю.
-А догадываешься?
-Да.
-Что именно?
-Да расстрел мой будет.
-Правильно, молодец. Я ткбя лично расстреляю, сволочь. А родителей своих ты больше не увидешь. Им скажут, что ты пропал без вести, понял? и они всю жизнь будут ждать и надеяться, что ты к ним придёшь... Что откроется дверь, и ты - на пороге... Понял? Не слышу, угрёбок?!
-Понял.
-Хочешь такое?
Помедлив, Васька ответил:
-Конечно нет. Кто же хочет...
-Отвечать только "да" или "нет", сука! Так вот, последний раз тебя спрашиваю, кто тебя заслал к нам?
-Да наши...
-Какие наши?
-Наши это Центр...
В следующий момент его переломило пополам. Пронзила острая режущая боль в районе почки... Ноги сложились сами собой и он встал на колени, едва успел операться пальцами рук о землю. Она показалась ему мягкой и влажной; травинки, мягкие, даже шелковистые, приятно шекатали руки, будто обадривали и давали новые силы.
-Кто-о-о те-е-ебя заве-е-ербовал, паскуда?! Отвечай?!
-Тише ты, весь лес разбудешь...
Новая боль в районе копчика поразила его до мозга. Он как в клубящемся тумане завалился на левый бок. В мозгу ожили сталинградские воспоминани-картинки - обмороженные пленные в серо-голубом трепье, в рваныех одеялах, с почерневшими от голода и морозной гангрены лицами, подбитые танки и бронетранспортёры с налипшим снегом, предсмертная улыбка Люды...
-Я завербовал Онищенко... - сказал он первое, пришедшее на ум.
И стал приподниматься на колени, когда его поразил удар в правую почку. Били носком сапога, били расчётливо и умело - с оттягом и на выдохе... Мозг пронзила целая серия маленьких белых молний с зазубренными краями. Тогда ему наподдали основательно - деревянным прикладом ППШ, по лопатке.Но уже вполсилы, чтобы ничего не выбить и ничего не словать.
Это радует, мелькнуло спасительная мысль в замутьнённом сознании Васьки. Значится убивать не будут. Значится творят самодеятельность - язви их душу...