-Ну ти что же - за прокуратурой не заржавело?
-Зачем же так? Мы же единая деревня... одним обществом живём. Обижаете... Что если б ему за вредительство дали срок? Он лучше б стал? Даже когда на него доброхоты, из стариков да молодых, несмышлённых, товарищам из энкавэдэ написали, мы снова всем миром - берём на поруки! Уполномоченному из райотдела всем колхозом написали отказную на возбуждение уголовного дела. Мол, это халатность - не вредительство! А ведь меня и в райком, и в райсовет и в НКВД вызывали! Стращали, убеждали... Мол, за недоносительство можно и срок схлопотать! Но - выстояли мы, на своём настояли. А сейчас он, Семён, в полицаях ходит. Отплатил называется...
-Да, Семён вас подвёл. Вы его от срока, он вас... Наверняка, как повязку одел - стал квитаться за прошлое.
-Да не то чтобы... У него, стервеца, страх есть. Как говорили старики: супротив общества на рожон - кто попрёт? Он, стервец, если квитается, то тихо. Вредит, потому что знает: ему вредить - побояться... Придут немцы на постой в деревню, а он их - на двор обидчиков своих определит. Что-нибудь скабрезное о них... Мол, у них девка гулящая - всем даёт, точно милостыню! Или сам чего сделает. Плетень или забор незаметно подобъёт, или калитку прикладом выбъет Если кто и заметил - случается, промолчит...
-Да, понятно, - усмехнулся Васька, чуть не обронив "западло это". - Тут ещё один момент. Насчёт Онищенко... В огороде убивать его было нельзя, и в лесу тоже. Человек он, во-первых. Наш, советский, хоть и заблудший. А за убитого, немцы, сами знаете - такое б устроили...
Огромное вам за это... - Матвеев прижал пятерню к Ордену Красной Звезды. На глазах проступили слёзы: - Хорошее, доброе дело сделали! Низкий поклон вам и это... наше вечное спасибо! Я свою деревню берегу зорче ока. Что б там никаких... Что б наша война от неё далече была, по-ближе к фронту. Иначе как пить дать - сожгут. А ведь некоторые командиры так думают: пусть лучше жгут - народ в партизаны попрёт! Так это мужики и парни, ладно. А куда старухам, старикам, девкам и детишкам податься? Тоже нужно думать...
Матвеев поизучал Васькину реакцию и, довольный, продолжал:
-В тылу тоже разное думают. Есть такое - как Великая Отечественная война. Повторение Отечественной войны 1812 года. Пусть будет... Пусть народ поголовно уходит в леса, строит партизанские базы, партизанские деревни и бьёт врага - кто чем может. Ну, сейчас, конечно, не 1812-й. Этого врага - вилами и косами не одолеть. Это же всем ясно! Но как будто - не всем... Особенно по-началу, когда немец сюда припёрся. Многие руководители Штаба партизанского движения настаивали на такой народной войне. На таком истреблении захватчиков. А как ты его истребишь?! Он заляжет - и из пулемётов.. тра-ата-та! И все лежат мёртвые. Что называется - в кровавую лёжку. Но с тех пор - мнения изменились. Сейчас уже, конечно, не так - кто чем может... Но смысл, конечно, верный: по-больше населения - что б всем миром поднялись! Но опять - старухи, старики, детишки малые, куда их? К лешему что ли, на болота? А ведь немец их в первую очередь пожжёт и постреляет. А потом на нас свалит: такие вот партизанские бандиты - не жалеют мирных жителей...
Васька ему отвечал:
-Воевать нужно с умом. Вы правильно говорите, товарищ матвеев, что б никакого повода не давать немцам и полицаям к озлоблению населения. Если никак нельзя - предупредить людей, что б уходили в лес поголовно, подготовить там условия. А если иначе можно, чтобы как ваш отряд - воевать по-дальше...
В следующий момент он замер. Даже взгляд остановился - в землянку бочком вошёл особист. В руке он держал краюху свежего хлеба с ноздреватой тёмно-угольной корочкой и котелок перловой каши.
-А, товарищ Краснодольский! Выздоравливайте!А я уже начал беспокоиться, как вы здесь. Покушать вам принёс.
Матвеев беззвучно раззевал рот и делал остальные знаки. Затем он испуганно покосился на Ваську. Тот отошёл от ступора. Приподнявшись на локти, тяжело посмотрел на особиста. На лице товарища Семёна, гладком и выбритом, сияла простодушная улыбка. Глаза светились неподдельным теплом и интересом, словно он видел Ваську впервые.
-И на этом спасибо. Спасибо, что зашли - не забываете...
Васька сказал это как можно медленнее. Он чувствовал, как сходит с сердца жуть и тяжесть, что припечатали его. И то, и другое оседали где-то в воздухе, образуя плотную, сероватую пелену.
-Так что кушайте, поправляйтесь, дорогой товарищ. Извините, что не так. Не каждому довелось проверку пройти. Вы - прошли и вы молодец. Хотелось бы пожать руку, но знаю - не примите. Понимаю, не заслужил. Что поделать, такая у нас работа. У меня...
-Да что уж там... - Васька нарочно улыбнулся. - вы давеча объяснили про специфику. Начинаю понимать. А вот поверите, попали бы вы ко мне - я бы с вами по-другому работал...
Товарищ Семён нахмурился, но тут же отошёл в прежнее состояние:
-Что ж, вам виднее. Не буду утомлять, поправляйтесь. Тем не менее скажу. Больно, когда свои бъют. Ещё больнее - когда ударят чужие. Вот тогда думаешь - лучше б свои... Хоть и больно, но знать - к ударам привыкаешь, защищаешься... Инстинкт появляется, как уворачиваться. А не прошёл эту школу, кинули тебя в поле и - хана... Выражение грубое, но по сути верное.
-Мы говорили на эту тему с товарищем Краснодольским, - понимающе встрял Матвеев.
-Вот и прекрасно! А вы не подумайте, - глаза особиста блеснули, - я тоже кое-что прошёл, кое-что испытал. И вообще, кто это не прошёл - этим заниматься не может.
-Проверкой? - Васька взглянул ему прямо в глаза.
-Да, проверкой. Если проверку не прошёл, на своей шкуре не испытал - грош тебе цена. Ты врага не распознаешь и друга. А ещё хуже - примешь одного за другого. И вот тогда с тебя спросят - уже все! И товарищ Сталин, и партия, и весь советский народ... Ну, прощевайте! Когда-нибудь свидемся...
"Ага, на больничной койке. Где я буду доктором, а ты пациентом", - подумал Васька. Но вслух не сказал.
-Ну, и я тоже пойду, - сказал Матвеев, глядючи ему в след. - Незачем вам мешать. Что же касается леса... - он таинственно округлил ярко-синие глаза: - В лесу действительно кое-что есть. Не человек, и не зверь... Видели наши разведчики... Живое существо, поросшее шерстью, с красными глазами. Вы ведь это видели, товарищ Краснопольский?