Брюнне сделал булькающий звук и радушно поманил его к столу:
-Дружище Танненберг, к чёрту суббординации!Я хотел сказать тебе, как истинный германец своему другу, а не подчинённому - простому истинному германцу...
На столе уже появились речные, печёные на углях, караси, сливовая наливка в огромном кувшине, на котором белой и синеватой слюдой были изображены птицы с женскими головами, прошлогоднее сало с перламутрово-жёлтой корочкой, где ещё светились кристаллики соли. ждали варёной картошки и солёной капусты с огурцами - Дарья держала их перед собой, не смея подойти. Щёки её налились красным негодованием, глаза светились колючей радостью, а на полных губах играла змеиная улыбка. При свете германской карбидной лампы она могла показаться зловещей, но подгулявшим чинам жандармерии это было не видно.
-Не забывай, ты наполовину - француз... - коротко бросил через плечо с витым погоном Гетц. На оранжевом шевроне в виде орла в веночке ему почудился клоп: - Свинячий бог, они нас всех заставят чесаться! Хотя наш прекрасный германский дуст - мы не зря раз в месяц себя им посыпаем... А где он, чёрт возьми... Может, под столом?
Он сделал движение - полез под столешницу, едва не зацепил вышитую красным и зелёным скатерть. Спас Брюнне - схватил её обоими руками и натянул что есть сил. Дарья моментально оказалась подле стола. Она с грохотом опустила чугунок и кадку, затем ухватила скатерть своими сильными полными руками. При этом Танненберг, снова изловчась, погладил её уже основательно.
При этом он приподнялся и успел шепнуть, жарко дыша, в ухо:
-Эй, русская милашка! Ты не бойся - я не насильник. Среди германских солдат бывают таковые, но - открою тебе наш секрет. Нам предписано их расстреливать, хотя и дано другое распоряжение... Но со мной ты будешь довольна! Я ещё никогда не подводил дам, не в Польше, не в Бельгии! Даже одна украинка осталась мною довольна. О, колоссаль...
Так как руку он не убирал, то - Дарья мгновенно огрела по ней своей пудовой ладонью:
-Да убери ты, ирод окаянный! Бормочешь что-то, лопочешь... Все вы кобели, мужики... И наши, и ваши... Наши только норовят по доброй воли, хуть и с перепою, а ваши - и так, и снасильничать...
-О, ты есть шлехт! Я люблю таких... когда дерутся! Германского солдата это возбуждает...
-Сам ты шлехт! Уймись, ирод...
Возле печки на широкой лавке спал переводчик из райуправы. Он лежал сапогами на красной ситцевой подушке подушке, подложив расчёсанную на пробор голову под кулак. На лице у него светилось сытое и пьяное блаженство.
Брюнне был счастлив, когда шеф выполз из-под стола:
-Дуста там нет, мой французик! Как ты говоришь - аджуданчик?! Сдвигайся ко мне по-ближе, я тебя обниму, а ты - меня! Мы снова выпьем это хмельное русское пойло... кстати, совсем не плохое! Затем будем качаться и петь... всё в такт... прекрасную германскую песню "Был у меня товарищ"!
-Нет, мой аджудан, это слишком мрачно! Давайте петь "Мальбрук в поход собрался, отважный был король"...
-Слушай, давай, Брюнне! Я беру свои слова обратно - ты настоящий германский парень, на-сто-я-я-щий! Ты слышал!?! А теперь я тебя расцелую, а ты меня - давай петь...
-Да, давай, мой аджудан! "Мальбрук в поход собрался, отважный был король..."
-"В ботфорты обо...ся, таков и был герой..."
Танненберг не оставлял своих попыток обхватить Дарью со всех сторон. Та, злобно зашипев, замахнулось на него кулачищем. Тот во мгновение ока посурьёзнел. Его палево-рыжие глаза метнули предостерегающие искры, рука, поросшая золотисто-рыжим волосом качнулась к угловатой кобуре с белой цепочкой. Но в следующий момент он снова подобрел - по лицу расплылась не вполне умная гримаса:
-Alles! Ты есть красивый, но отшень злой баба! Я думайт, ты хотеть зон от германски зольдат...
У Дарьи чуть язык не прыгнул до ушей:
-Он думать!?! Ах ты, ирод! Чего удумал, прости Господи! Да у меня муж есть, и двое детей. С козой моей такое учуди - ей в самый раз...
-Не понимайт! Что есть коза?
-А та, что бодается... Понял?
Пока тот соображал, силясь понять, Дарья сделал попытку убежать. Но Гетц заорал ей в след:
-Halt-t-t!Kommt zu Mier, Himmergott!
Он намеревался выстрелить поверх её головы. Но в последний момент не стал делать этого. Ограничился лишь тем, что бросил "люгер" на стол - так, что зазвенела посуда. Дарья замерла как вкопанная. Затем она медленно повернула голову, чтобы встретиться взглядом. В глазах у неё застыло подступающее отчаяние.
По знаку Гетца к спящему подошёл Taнненберг и довольно чувствительно тряхнул лавку:
-Auff, shwainebenner! Shneller!
Тот подскочил как ужаленный, не разогнув колен:
А... что, панночку?! А, извиняйте... in Shullegen zi Bitter, Herr Hauptmann...
Гетц оглушительно захохотал, тыча пальцем в сторону Дарьи:
-Спроси её, где она прячет своего мужа? Пусть выйдет к нам... мы ничего ему не сделаем, свинячий бог! Чёрт возьми, в этой стране мужчины - трусливые свиньи?! Пусть сядет с нами и выпьет! Это его дом...
Он толкнул в бок Бюнне и подмигнул ему. Дарья тем временем выскочила - за ней, как тень скользнул Танненберг. А переводчик, косясь на стол, снова блаженно рухнул на лавку.
-Герр обер-вахт...
-К чёрту... к свиньям чины - мы сидим вместе, у нас одно застолье!
Брюнне оправился и густо покраснел:
-Вы позволите называть себя называть...
-Да, свинячий бог! Амор Гетц! Или просто Гетц! Если тебе так нравится...
-Да, нравится, Альфред! Дай я тебя поцелую - прямо-о-о в губы...
Он притянул, отбивающегося Брюнне к себе - полетели крючки от воротника. Альфред уперся руками как хомяк:
-Мой аджудан, вы меня смущаете... Я не хочу так целоваться! Я не дама!!! Меня в детстве, если вам интересно, хотели назвать... му-м-м...уберите губы... Шарлем...
Он сопротивлялся, не смея, оттолкнуть своего начальника по-настоящему. Лишь заглатывал свои губы. Поцелую Гетца не достигали цели - он лишь обслюнявил его лицо.