Паисий, судя по всему, был по своему складу исихастом – молитвенником и книжником. Он охотно помогал тем, кто сам обращался к нему за наставлениями, но он был не из тех, кто умел оказывать принуждение.
В качестве игумена Троице-Сергиевского монастыря Паисий выступил истцом в судебном споре из-за земли против Кирилловского игумена Нифонта. Это важный факт, доказывающий, что, подобно Кириллу Белозерскому, Паисий не считал монастырское землевладение недопустимым в принципе. Трудно предположить, чтобы Нил Сорский думал иначе. Будущая полемика нестяжателей против монастырского землевладения окажется связанной только с той конкретной ситуацией, которая сложится на Руси.Следов особого культа Паисия как святого не обнаруживается, но это говорит лишь о том, что он умер не в окружении учеников, оставшихся продолжать монашескую жизнь по заветам своего учителя. Так оно и могло произойти, если последние годы своей жизни Паисий вынужден был провести при дворе великого князя, который требовал его помощи в тяжелейших церковно-общественных смутах того времени. Посмертная репутация монаха в качестве святого – это, в первую очередь, показатель влиятельности тех церковных кругов, которые числят его во своих отцах-основателях, и лишь во вторую очередь – показатель его святости (которой, иной раз, может и не быть вовсе). Для личной судьбы Нила Сорского Паисий значил весьма много, но для последующего движения нестяжателей, которое прославило Нила, память о нем померкла.
Зато не раз уже упоминавшегося здесь Трифона, разорителя уставов Кирилло-Белозерского монастыря, было кому прославить во святых. Он вошел в число святых епископов Ростова, хотя даже само оставление им Ростовской кафедры не было слишком благостным. Согласно рассказу вполне официозного источника, он почему-то возымел вражду к мощам ярославских чудотворцев князей Феодора и сыновей его Давида и Константина (видимо, потому, что мощи этих святых XIII–XIV веков открыли в 1463 году в Ярославле, не спросив его дозволения как правящего епископа) и объявлял совершавшиеся при них чудеса чародейством. В 1467 году по его указанию мощи пытались осквернить, но это привело лишь к еще большему их прославлению, а самого Трифона разбил паралич, и он оставил кафедру, закончив свои дни на покаянии в Спасском монастыре Ярославля, поблизости от мощей. Эта история попала в рассказ о явлении мощей ярославских чудотворцев, составленный в начале 1470-х годов по указанию церковных властей; согласно рассказу, Трифон получил от оскорбленных им мощей исцеление. В последнее верится с трудом, так как на кафедру он больше не вернулся и в 1468 году умер. Скорее всего, официального церковного почитания он сподобился не ради личного благочестия, а по своему номенклатурному статусу: многолетний духовник великого князя не должен был быть менее святым, чем другие его современники.
Мы еще не раз столкнемся с несовпадением списков святых и злодеев (или хотя бы просто несвятых) у разных церковных партий в пределах одной только Московской церкви. Для церковной истории это совершенно нормально, и в Византии спорными фигурами иногда оставались – и не на время, а навсегда – ключевые исторические персоналии, как, например, император Юстиниан (одни считали его святым, другие – еретиком). Церковь в целом никогда не стремилась к составлению обязательного для всеобщего почитания списка святых, хотя время от времени некоторые церковные партии претендовали на нечто подобное.Паломничество на Восток и Иннокентий Охлебинин
«Серебряный век» Кирилло-Белозерского монастыря закончился в 1469 году с (вынужденным?) уходом игумена Кассиана на покой в Спасо-Каменный монастырь. На этом чудо сохранения одного отдельно взятого исихастского общежития в неисихастской церкви Московии прекратилось. Монастырь опять погрузился в стяжательство и в нарочитое пренебрежение традициями отца-основателя.
В последний раз Нил Сорский упоминается среди старцев Кирилло-Белозерского монастыря в одной грамоте, датируемой 1471–1475 годами. После этого он покидает родной монастырь навсегда. Судя по духовному складу Нила, он едва ли считал нужным особенно долго задерживаться в монастыре после переворота 1469 года. Вероятно, он оставался в монастыре лишь до тех пор, пока не убедился, что новым порядкам сопротивляться невозможно. Вместе с ним покидает монастырь его ученик Иннокентий, из княжеского рода Охлебининых, в то время совсем молодой новоначальный монах. В церковную историю он войдет как преподобный Иннокентий Комельский († 19 марта 1521 г.), основатель Спасо-Преображенского монастыря в 55 верстах к югу от Вологды. Биографические сведения об Иннокентии бережно сохранялись монахами основанного им монастыря, но еще во второй четверти XVI века почти все эти документы сгорели при татарском набеге, и потому доступные нам сегодня сведения о его жизни весьма сбивчивы и отрывочны. Наверное, можно доверять сообщению о том, что Иннокентий покинул Нила, чтобы основать свой собственный монастырь, еще при его жизни и по его благословению, в 1491 году.