Прощаясь, Камельков поцеловал Нине Ивановне руку-
Михайлова Камельков разыскал в Москве. Открыв дверь гостиничного номера, Антон Антонович ухмыльнулся.
— У вас что, все такие молодые? — весело спросил он.
— Где это — у нас? — нахмурился Камельков.
— Как где? В прокуратуре! Сначала Алена, теперь вот вы. Просто детский сад какой-то.
Михайлов был в трусах и в майке. К тому же от него сильно попахивало спиртным. Мишаня нахмурился еще больше.
— Гражданин Михайлов, давайте войдем в номер, — сурово сказал он.
— Да ради бога! — ответил Михайлов и потеснился, пропуская Камелькова.
В комнате царил беспорядок. Вещи, туалетные принадлежности, пакетики презервативов — все это валялось на кровати, на полу, на тумбочке.
Я завтра утром улетаю в Питер. Командировка кончилась, — объяснил Антон Антонович. Затем обвел комнату рукой и добавил: — Вот собираю вещи.
— Не многовато вещей для одной-то поездки? — едко спросил Камельков.
— В самый раз, — заверил его Михайлов. — Я, знаете ли, люблю красиво одеваться. Самому приятно, да и девочки на модный прикид лучше клюют. — Он озорно подмигнул Камелькову. — Вы ведь понимаете, о чем я, Михаил Петрович?
— Понимаю. Чего ж тут непонятного. Приехали в Москву расслабиться. Москва — она для того и существует. Кабаки, девочки… В Питере-то небось жена, дети, а?
Михайлов широко улыбнулся и кивнул:
— Я знал, что ты меня поймешь, приятель! Черт побери, приятно иметь дело с собратом по разуму!
— Угу. Только не «поймешь», а «поймете», — поправил его Мишаня. — Ив данный момент я не ваш собрат и приятель. Я следователь, вы свидетель. Наш разговор будет сугубо официальным.
— Вот так?
— Вот так.
Михайлов поднял руку и поскреб в затылке.
— Жаль, — сказал он после паузы. — А я было хотел угостить тебя отличным скотчем. То есть… вас. Вас угостить.
— В следующий раз угостите. А сейчас — к делу.
Михайлов посмотрел на Камелькова из-под нахмуренных бровей. Затем перевел взгляд на спортивную сумку возле кровати, вздохнул, снова поднял глаза на Камелькова и сказал:
— Ну что ж, раз ты такой суровый, то давай.
Однако, перед тем как начать разговор, Михайлов все-таки достал из сумки бутылку скотча, а к ней и пару приземистых стаканов.
— Стаканы из здешнего ресторана, — прокомментировал он, разливая скотч. — Вот думаю: украсть или не украсть? У меня, видишь ли, такое хобби — брать на память разные скромные вещицы из гостиниц, где я останавливаюсь. — Он завинтил бутылку и посмотрел на Камелькова. — Как думаешь, это не преступление?
— Преступление, — ответил Мишаня. Элементарная кража. Вам повезло, что администрация гостиницы проявляет лояльность по отношению к такого рода иници…
— А, да брось ты, — махнул на него рукой Михайлов. — Лучше давай выпьем. На брудершафт. Кстати, можешь звать меня Антон. Или просто — Тони. Держи!
Он протянул Камелькову стакан со скотчем. Камельков вздохнул и удрученно покачал головой.
— Антон Антонович, — сказал он таким голосом, словно говорил с психически больным человеком, — у вас все в порядке со слухом?
— Полный ажур. А что?
— Да слышите вы меня плохо. Или не слушаете совсем. Я ведь вам русским языком сказал — в следующий раз. Мне вам это по-китайски повторить? Или на фене проботать? Вы скажите — я проботаю.
Михайлов нахмурился и обиженно поджал губы.
— Ладно, черт с тобой, — сказал он без прежнего дружелюбия в голосе. — В следующий раз так в следующий раз.
Михайлов резко выдохнул через плечо и опрокинул содержимое одного из стаканов себе в рот. Затем проделал ту же процедуру со вторым стаканом. Потом поставил пустые стаканы на стол и посмотрел на Камелькова.
— А стаканы я все-таки украду! — с вызовом сказал он.
— Кради, кради, — разрешил Камельков. — Но только мне не попадайся. Попадешься — посажу.
— Как это? — удивился Михайлов.
— А так. Помнишь поговорку — вор должен сидеть в тюрьме! Вот ты и сядешь. Ответишь и за себя, и за всех гостиничных воришек разом. На два года вперед. Да еще и потерю компенсируешь.
Михайлов долго и обескураженно смотрел на следователя, затем вновь поскреб рукой в затылке и вдруг расплылся в улыбке.
— А, — сказал он, — шутка! Понимаю. Извини, сразу не прорубил. Я, когда немного выпью, тормозить начинаю. Ты мне, если буду тягача давать, по два раза все повторяй, о'кей? И погромче на два тона. Тогда услышу и осознаю.
Камельков достал из бумажника фотографии бодигардов и разложил их на столе.