Степан тоже пошел напрямик через озеро. Провалился он не здесь, а гораздо дальше от берега, — вон можно различить полосу, длинную борозду взломанного и опять застывшего льда. Степан провалился и не смог выбраться на лед, потому что кромка его обламывалась под тяжестью тела. Он долго боролся за свою жизнь. Нужна была чудовищная сила, чтоб пропахать эту борозду. И все-таки до берега он не добрался. В последнем усилии успел только вытянуть вперед руки да упереться подбородком в острый край льдины…
Нынешним летом, когда шел Александр по заброшенному поселку, собирая для жены иван-чай с белыми цветами, поразила его одна внезапно пришедшая мысль.
Иван-чай любит селиться на старых гарях, на пепелищах, у покинутого жилья. Это печальный цветок, вестник беды и скорби. Но порой среди розовых, горестных цветков встречается белый — тот, что приносит счастье. Отдельно он не растет.
Вот так же, наверное, все связано и в человеческой жизни. Перебирает Александр вехи на своем жизненном пути, вспоминает все, что выпало на его долю, и не может отъединить горькие дни от радостных, тяжкие и страшные — от счастливых. Все связано. Только пройдя через разливы огня, соберешь свои белые цветы…
Старая рана все-таки аукнулась еще раз. Вспышка боли в левом боку заставила его дернуться, судорожно схватиться рукой за доски лабаза. Черные пятна замельтешили в глазах. Он пытался вздохнуть — и не мог. Потом боль постепенно отхлынула, он привалился спиной к стволу сосны, глотнул воздуха. Услышал, как тенькает где-то над головой синица.
В просветы хвои уже ясно, отчетливо виднелись бурая луговина, и опушка леса, и далекая окраина поселка. Седой пух на зарослях иван-чая казался полоской тумана, тающего на солнце.
А совсем близко, на пригорке, стоял волк. Чуть приподнята была его тяжелая, великолепная башка с крутым лбом, сухие лапы были твердо расставлены. И он спокойно смотрел на Александра прозрачными янтарными глазами и опять словно бы ждал, понимая все, что произойдет.
Авторизованный перевод Э. Шима.
ЖЕНЩИНА ИЗ СЕЛА ВИЛЯДЬ
Прошлой осенью по заданию редакции я приехал в село Вилядь, что на Вычегде. В тамошнем совхозе построили коровник на триста двадцать голов и впервые в наших местах применили карусельную установку.
Для газетчиков эта «карусель» — просто находка. Представляете, как можно преподнести читателю: пахнущий свежей побелкой коровник, самодвижущиеся кормушки, электродойка…
Правда, для совхозных директоров «карусель» не всегда заманчива. И стоит дороговато, и неизвестно, оправдает ли себя. За минувшие годы немало внедряли новинок, от которых больше мороки, чем пользы.
А вот в селе Вилядь одна женщина — управляющая отделением совхоза — настояла, чтоб «карусель» была куплена и пущена в ход.
Эту женщину, Анну Васильевну Конакову, в нашей газете знали. Своенравная и не из пугливых, она частенько «подбрасывала» нам материал…
Вот, например, история с клевером. Издавна он считался у нас доходной культурой. И когда началась борьба с травопольем, Конакова отказалась распахивать клеверища. Появилась в газете статья, Анну Васильевну заставили подчиниться. Но все-таки одно клеверное поле, на дальнем участке, Конакова сберегла. Кончилась травопольная кампания, опять про клевер вспомнили. К Анне Васильевне зачастили соседи, просят поделиться семенами. А она про все это отправляет письмо в газету… Мы письмо опубликовали — не без иронии в свой адрес.
Впрочем, и хвалили мы Анну Васильевну не раз. Было за что. Нигде не окультурили столько лугов, как в Виляди. Первой Анна Васильевна применила стогование на тракторных санях. Первой же начала закладывать силос в траншеи. И первой пустила в ход «карусель»…
Очерк я написал. Гвоздевой, как мне казалось, очерк. Был в нем и запах свежепобеленного коровника, и ласковое чмоканье доильных аппаратов, и плывущие по воздуху кормушки. В общем, редакционное задание я выполнил. Хотелось бы написать и о людях, о той же Анне Васильевне, но что успеешь узнать за двухдневную командировку? Остается только мечтать, что напишу в другой раз.
У нас, газетчиков, всегда так: мечтаем создать что-нибудь большое, серьезное, только вот руки не доходят. Откладываешь на завтра, а завтра — новая командировка, новое задание…
Анна Васильевна словно бы угадала мои мысли. Шагаем к пристани, она и говорит:
— Вы только про то пишете, что вашей газете надо. А почему бы всю жизнь человека не описать?