— Самой ведь хуже!
— Ты шагай впереди, — сказала Лида. — А я следом, вот и будет всем хорошо.
Двинулись. Он, невидимый, плывет где-то впереди, в тумане и мраке, только слышно, как сапоги чавкают; Лида торопится за ним, стараясь не поскользнуться и ступать беззвучно.
Внезапно бодрое плюханье впереди оборвалось. Лида вытянула руки и чуть не налетела на Альберта. Отскочила, вскрикнула визгливо:
— Только посмей!..
— Чего! — раздался из тьмы удивленный голос.
— Того! Еще комсомолец называется!
Голос кашлянул, хмыкнул, произнес недоуменно:
— Ну ты и дура. Просто полотняная дура.
— Не выражайся! Почему встал?
— Тут газопровод должен быть, — помолчав, объяснил Альберт. — От семнадцатой буровой.
— Ну и что?
— Влезем на трубу и пойдем. Удобней. На дороге-то завязнешь.
Лида услышала, как он шагнул в сторону; мокро зашелестели о его плащ листья кустарников, пахнуло пронзительной сыростью.
— Не уходи далеко!
— Стой на месте, не бойся.
— Я не боюсь. Только…
— Что?
— Все равно далеко не уходи!
Глаза Лиды постепенно начали привыкать к темноте. А может, августовская ночь уже чуток посветлела; это бывает. Лида и в деревне это замечала. После заката нахлынет полная тьма, глухая воробьиная ночь кругом. А потом, исподволь, небо начинает бледнеть. Выйдешь на крылечко, закинешь голову и разглядишь слоистые облака, их беззвучное движение, их общий поток; мелкие звезды замигают, то скрываясь, то выныривая, а на том месте, где висит за облаками луна, проявится расплывчатое желтое пятно…
Смотришь на это небо, и в голову лезут непривычные мысли. О том, например, что облако, проплывающее над тобой, днем было над Северным Ледовитым океаном. Тень его скользила по льдинам и торосам. А завтра окажется облако над азиатской пустыней. Никто не знает его пути. Но этот путь можно вообразить, можно представить себе и моря, и горные цепи, и города с россыпью огней, что, медленно поворачиваясь, проходят под облаком, будто под самолетным крылом.
А когда вообразишь это, сделается тебе грустно, потому что не видела ты еще ни Ледовитого океана, ни пустынь, ни горных цепей, ни сверкающих в ночи городов. И много еще времени пройдет, пока их увидишь. Если вообще доведется…
— Ау-у!.. — подал голос Альберт.
— Ау-у! Ты скоро там?
Беспокоится Альберт. Мужчинам, даже вот таким шалопаям, нравится чувствовать свое превосходство. Хорошо, пусть Альберт ее опекает. Лида слаба и беззащитна, и она ему доверится.
Альберту не обязательно знать, что Лида про него думает. Пускай питает надежды — вроде того начальника конторы. Отчего этим не воспользоваться?
Главное-то — что? Главное — быть себе на уме.
В кустах затрещало.
— Альберт, это ты?
— Это медведь. Иди сюда!
Лида осторожно наступила на моховую подушку, раздвинула ветки. Холодная роса обожгла ее пальцы. Альберт стоял возле тускло отсвечивающей мокрой магистральной трубы. К ней были прислонены березовые палки, четко белевшие на срезах; Альберт обстругивал еще одну.
— А это зачем?
— Оружие тебе. Для обороны. Влезай на трубу… Упирайся палками, как лыжник. Сможешь идти?
— Я… я попробую…
— Смелей!
— Да, легко тебе говорить! — заискивающе протянула Лида. — Ты мужчина. Ты сильный!
— Вот так и шагай за мной.
— Впереди-то небось трясина…
— Вытащим!
Альберт тоже взобрался на газопровод и пошел по нему, почти не отрывая подошв от скользкого горбика трубы, ловко переставляя палки. Вообще-то неплохо он это придумал… Идти по трубе гораздо легче, чем по вязкому дорожному месиву. Труба поднята невысоко над землей и уложена на деревянные сваи. Она, правда, тонковата, ступаешь, как по железнодорожному рельсу, но с палками удержать равновесие просто. Иногда палка, всхлипнув, проваливается в торфяную жижу. Тогда выдергиваешь ее, как из собачьей пасти. Но и это терпимо. Лида не белоручка все-таки.
— Шагай, шагай! — подбадривает Альберт.
— Я… стараюсь… — робко откликается Лида.
Примерно на середине трассы, когда с края болота уже доносился хриплый рев дизелей на буровой, Лида оступилась. Сама оплошала — задумалась некстати. Палка, выпущенная из руки, шлепнулась в трясину, а за нею, вскрикнув от испуга, свалилась и Лида. Угодила между кочками в болотное окошко, затянутое плесенью; одежда мгновенно промокла, ледяная вода ошпарила так, что дыхание оборвалось.
— Аль… Альберт!..
В два прыжка он вернулся к ней, сел верхом на трубу, помог выкарабкаться. С нарядной Лидиной кофточки, с юбки, облепившей тело, струями текла вода. Сапожки полны воды… Ах ты, несчастье какое! Теперь закоченеешь, простудишься! И согреться невозможно — бегом-то по трубе не помчишься!