Посудачили, конечно, на селе о нашей свадьбе да скоро и позабыли: наступили события посерьезнее, было о чем подумать и без нас.
Колхоз образовался, а земля вся лоскутами по всей округе разбросана: у кого за Дурным ручьем, у кого за старой горой, у кого на Пожогах. Попробуй объедини. А самые лучшие земли, я уже говорила, Микул Ивану принадлежали. И, конечно, отказываться добровольно от земли он не собирался. На одном из собраний встал Степан и сказал, что придется землю силой отбирать. Услыхал об этом Микул Иван и при встрече пригрозил Степану:
— Только сунься, щенок, всем селом панихиду по тебе петь будут.
Степан и вообще был не из трусливых, а тут слова эти его только раззадорили. Засмеялся:
— Погоди, придет время, тебя не спросим, заберем, так и знай.
— Я свое слово сказал. — Повернулся и прочь пошел Микул Иван.
Не первый год Советская власть в стране правила, а у нас на селе Микул Иван самым главным человеком оставался. Где богатство, там и сила — а народ ведь темный был, боялись его.
Многие пробовали отговорить Степана, не лезь, мол, к волку, добром это не кончится, и даже я слово вставила — честно говоря, больше всего за жизнь Степана опасалась, — да куда там…
А весна в этот год у нас затяжной оказалась. И слухи такие страшные ползли: то в одном, то в другом дальнем колхозе председателя на вилы подняли… Я вся измаялась, извелась от этих слухов, от Степана ни на шаг старалась не отходить.
А потом все-таки всем колхозом вышли на пахоту, с красным знаменем. А знамя впереди всех Степан нес. Уж как я потом благодарна была этому знамени — если бы не оно, может быть, закатилось бы в тот день Степаново солнышко.
Сначала по всему селу прошли, чтобы все видели, какой у нас праздник, чтобы все ощутили, что новая жизнь началась.
…Как громом выстрел прозвучал. В мужа стреляли!! Рванулась я к нему без памяти, а он живой. Стоит на своих ногах! А знамя разорвано — пулей стреляли.
— Кто стрелял? Откуда? — заволновались люди, зашумели.
Вдруг Степан без единого слова кинулся к взвозу избы Егор Педя, выхватил наган из заднего кармана, вмиг через забор перелетел. Раньше я оружия у него не видела — потом выяснилось, что наган он одолжил на один день у милиционера в сельсовете — чувствовал, что пригодится.
И вот когда он к взвозу кинулся, я успела заметить, что из-под взвоза синий дымок струится. Конечно, оттуда стреляли.
Следом за ним побежала, а за мной — другие. Степан двери в хлев отворил, но свет туда до конца не проникает, не видно, есть там кто или нет. А голову не сунешь — могут выстрелить.
— Выходи! — крикнул Степан.
Молчат.
— Стойте здесь, — приказал Степан. — А я через избу, через кормушку гляну.
Я, конечно, за ним. Зыркнул он на меня сурово, но не прогнал. Вошли мы с ним в жилую комнату, глядим: Егор Педь на печи лежит, а старуха его посреди избы картошку семенную выбирает.
— Кто из вашего хлева стрелял?
— А бог его знает, — говорит с печи Егор Педь. — Я здесь лежу целый день, ноги болят.
— А выстрел слышали?
— Выстрел-то слышали, — старуха его отвечает. — А разве это не вы стреляли?
— Зачем нам стрелять, мы не бандиты, на пахоту собрались, — говорю. Тут опять Степан на меня глянул, молчи, мол, тебя не спрашивают.
Степан вышел в сени, распахнул дверь на поветь, осмотрелся, потом лег на пол и глянул сквозь кормушку вниз. Встал, плечами пожал:
— Ничего не понимаю, не мог же он сквозь землю провалиться.
Тем временем народ собрался, тоже стали искать. Кто в хлев, кто куда. Мы с парнями стали сено ворошить, а Степан стоял и наган наготове держал. Жена Егор Педя вышла и смотрела, как мы у нее хозяйничаем, молчала.
— Пойдем в избу, в подполе посмотрим, — говорит ей Степан.
Тут старуха заголосила:
— Думаете, если мы в колхоз не вступили, то врага у себя прятать будем? Идите смотрите!
— Не реви, — оборвал ее Степан. — Лучше помоги людям искать, твой же дом.
Но и в подполе никого не нашли. Весь дом обшарили, да так несолоно хлебавши опять на повети собрались. Думаем: что дальше делать, где искать или, может быть, бросить вообще это дело?
Я огляделась: вроде везде уже посмотрели, все переворошили, только вон в углу скрученный закол[1] стоит, его никто не трогал. Никто не трогал, думаю, а чего же это он так слабо закручен, будто пуст посередине? Подошла, стала разворачивать, да так и застыла: там Пашка, несостоявшийся мой жених, на корточках сидит с ружьем.
Не то что крикнуть — слова вымолвить не могу, язык отнялся, да и сам Пашка не лучше — глаза вытаращил, ни жив ни мертв. Слышу за спиной Степана голос:
1