Однако Александр не успел сделать этого шага. Волк словно бы понял, что произойдет дальше, и это было ему неинтересно; прозрачные его глаза утратили живость и блеск, еще какое-то мгновение он в упор смотрел на Александра, затем повернулся и беззвучно скользнул за ржавые ольховые кусты. На всем его пути — пока Александр мог видеть серое тающее пятно — не шевельнулись ни веточка, ни лист, ни пучок осоки. Он уходил не спеша, без испуга, с привычной легкостью движений.
И еще несколько дней Александру казалось, что в просвете древесных стволов скользит серая тень, а из сплетения веток, то здесь, то там, смотрят прозрачные, спокойные волчьи глаза.
Пришлось действовать. На опушке леса Александр выбрал подходящее место, сколотил на сосне лабаз, а поблизости, на пригорке, раскидал требуху от освежеванной телки.
Сутки Александр не появлялся у лабаза, только издалека следил, цела ли требуха. Она оставалась нетронутой. И вдруг на следующее утро исчезла без остатка.
Тогда Александр привез на пригорок требуху от другой телки, а вечером отправился на засидку. Вместе с еще одним пастухом, Кишит-Максимом, сели на лошадей, подъехали к сосне. Александр, не слезая на землю, прямо из седла, чтоб не оставить свежих следов, вскарабкался по сосновым ветвям на лабаз. А Кишит-Максим уехал обратно, уведя с собой лошадь Александра.
Оставалось сидеть и ждать волка. Если он взял первую приманку, он придет и сегодня тоже.
Впрочем, он может прийти не сюда, а прямо к стаду, ночующему в двух километрах отсюда и сегодня оставленному без присмотра. Тогда Александр здорово просчитается.
Колхозное стадо сейчас держат в летнем лагере — на огороженной луговине, где построено несколько навесов от дождя и где есть ручей для водопоя. Место там глухое, совершенно безлюдное. С одной стороны — заброшенный поселок, почти утонувший в зарослях малинника и непролазного иван-чая, с другой стороны — обрывистый берег реки и вплотную подступающий лес.
Натворит делов волк, если перемахнет изгородь и очутится в середине стада… Александр просил Кишит-Максима подежурить нынешней ночью, но старик сказал, что нездоров, что хочет наведаться к доктору и пойдет в деревню. Было ли это притворством или правдой — не разберешь.
Так что вполне возможно всякое.
— Думаешь, это простой волк? — спросил вчера Кишит-Максим. — Не-ет, он с причудами…
Темное, сморщенное лицо Кишит-Максима кривилось в усмешке, а руки быстро и нервно перебирали уздечку.
— Он с причудами, — повторил Кишит-Максим. — Вот объясни-ка, почему он объявился здесь, а не в других местах? Деревень много, скот везде пасут. А я нигде про волчьи набеги не слышал, давно уже не слышал. Только здесь это случилось, на Расъю…
— Знать, повезло нам, — сказал Александр.
— Это не нам, это т е б е повезло, — с нажимом произнес Кишит-Максим, и усмешка опять искривила его губы. — Мы пасем стадо по очереди, а он выбирает только твои дни.
— Смотри, накаркаешь.
— Не-ет, он только к тебе приходит. Никому другому отчего-то не показывается, а вот тебя навещает. Он с причудами…
— Ты небось решил, что это оборотень? — сказал Александр.
— Назвать-то можно по-всякому, — засмеялся Кишит-Максим. — Но ты же сам удивился, как он на тебя смотрит. Будто вот-вот заговорит. А вдруг возьмет да и скажет: «Здравствуй, Сашка, ты зачем сюда колхозное стадо пригнал?»
Александр только рукой махнул — он еще не понимал, куда клонит Кишит-Максим. А тот, уже без усмешки, проговорил медленно:
— Поспорить могу, что этого волка ты не убьешь. Пускай он не оборотень и по-человечески не заговорит, а ты его не убьешь.
— Это почему же?
— Да так. Кто поверит, что первый раз ты выстрелить не успел? Ты же хороший охотник. Снайпер. Мог бы выследить и прикончить. Кто поверит, что второй раз ты случайно без ружья оказался? Не-ет, все дело-то в другом!
— Несешь ты, Максим, чепуховину.
— Не-ет, — упрямо протянул Кишит-Максим. — Я ж знаю, кого он тебе напоминает. Сразу догадался. И пускай ты у нас не суеверный, а убить не сможешь, рука не поднимется…
Кишит-Максим, которого Александр знал с малолетства, вдруг удивил его. Откуда такая память и такая прозорливость? Давным-давно все забылось, кануло в прошлое, исчезло, как исчезает вот этот заброшенный поселок, затопленный кипящими под ветром волнами иван-чая. И все же старик догадался, чье лицо — из глубин времени, из забытья — возникло перед Александром, когда он увидел прозрачные, с искрами на донышках, волчьи глаза.
Небо на востоке розовело; черней и плотней становилась верхняя кромка леса. Еловые макушки торчали над ней, как обгорелые.