— Всех от избы гонит, — рассказывал отец, — кричит: «Я, дескать, не кулак, я за Советскую власть воевал, я орден от нее имею!»
— Дак чего ж он против колхоза-то? — изумлялась мать.
— Кричит: «Сам себе хозяином буду!» Здоровый он, как бык, за пятерых может ворочать. Видать, и боится, что обделят его в колхозе. А может — норов показывает, обиделся на всех. Вдруг он действительно никакой не кулак? Жадный просто да темный?
Ребятишки из поселка ходили с деревенскими в одну школу. Ни вражды, ни отчуждения не было. Мальчишки и дружили меж собой, и дрались как положено в этом возрасте, а девчонки вообще держались одной стайкой. И лишь Марина не появлялась в школе — отец запретил. Все равно, дескать, кулацкую дочку в институты не примут, так незачем и время убивать.
Слышал Александр, что Марина потихоньку от отца бегает к подружкам и просит, чтобы с ней позанимались, дали почитать учебник. И опять ему становилось жаль эту девчонку, а ее страшного отца он просто ненавидел. И далеко стороной обходил он крайний дом в поселке, если доводилось бывать в тех местах.
Закончив семилетку и еще год проработав в колхозе. Александр решил поступать на лесрабфак. Уже и документы в город отправил. Но когда приехал держать экзамены и провел неделю в городском общежитии — одолела тоска. Почувствовал себя щенком, проданным в чужие руки. Не помогали ни уговоры товарищей, ни мудрые советы преподавателей, даже впервые увиденное кино не развеселило. Ночами не спал. И тесной, душной, нежилой казалась ему общежитская комната. Забрал документы и уехал обратно в деревню.
— Если в твоей руке карандаш не удержался, хватайся за топорище! — рассерженно сказал отец. — Пойдешь лес налить.
Он полагал, что запугает Александра. А тому смеяться хотелось от радости: опять он дома, вон знакомый косогор за окном, река, березы, синяя гребенка леса… Это же счастье.
Однажды Александр и Кишит-Максим возили сено с лугов; в полдень собрались искупаться, свернули к речке Расъю. Вдруг что-то красное мелькнуло в кустах за излучиной. Александр пригляделся, и у него сердце заколотилось: он увидел Марину.
За эти годы она очень изменилась, это была уже не девчонка, а взрослая девушка. Но Александр тотчас ее узнал. И побежал к ней, сам не понимая, отчего так взволновала его эта встреча.
Марина стирала белье. Оно было свалено кучкой в воду, на песчаной отмели, и Марина, подоткнув юбку повыше, топтала его босыми ступнями. Странный был способ стирки.
— Давай я потопчусь! — с улыбкой проговорил Александр. Он почти не сознавал, что говорит, и боялся, что не услышит Марину — кровь стучала в висках, уши закладывало, будто он в глубокий омут нырнул.
Марина оглянулась, торопливо одернула юбку. А он тупо смотрел на ее неожиданно белые, прямые и стройные ноги, видел зябкие пупырышки на коже и прилипшие темные волосики.
— Чего тебе надо? Уходи!..
— Почему сразу — «уходи»?
— Потому!..
— Нельзя и поговорить с тобой?
— Да уходи же, уходи! — умоляюще вскрикнула она, глядя куда-то в сторону.
Лишь теперь он заметил, что невдалеке, под обрывчиком, сидят трое парней. Пересмеиваются, бросают камешки в воду. И наблюдают за Мариной и Александром.
— Уходи, я прошу!
— А мне совсем не хочется.
Парни лениво поднялись и пошли к нему. Галька скрипела под их подошвами — хр-рум, хр-рум…
— Эй, к чужим девкам не лезь. Слышь ты?
Парни были из поселка. Он их помнил. Вместе в школе учились. Но сейчас они будто не желали его узнавать, и он понял, отчего это. Мальчишеские взаимоотношения уже кончились, теперь другие неписаные законы вступают в силу. Эти парни должны прогонять чужака, если тот вяжется к поселковой девушке. Так заведено. Александр сам дрался на деревенских гулянках, изгоняя пришлых соперников.
И сейчас у него впервые скользнула мысль, что это несправедливо. Зачем его прогоняют? Разве он в чем-либо виноват?
— Слышишь аль нет?
Камешек, пущенный одним из парней, ударил его в висок, Александр озирался, ища своего дружка Кишит-Максима. Вдвоем еще можно отбиться. Вдвоем они устоят. Но Кишит-Максим исчез, будто его ветром сдуло.
И тогда Александр один кинулся навстречу парням. Он молотил кулаками налево и направо, не ощущая ответных ударов; его еще раз саданули камнем, он от этого сильней разозлился и тоже схватил камень. Парни бросились прочь.
Вытирая кровь с лица, он вернулся на отмель.
— Больно тебе? — У Марины задрожали ресницы.
— Ничего.
— Говорила тебе — уходи…
— А я же говорил, что мне не хочется.
— Мало ли что. Вдруг они вернутся сейчас? Позовут еще кого-нибудь и вернутся?
— Давай я тебе валек сделаю, — улыбаясь, предложил Александр.
— Какой валек? Зачем?
— Белье стирать. У нас белье не так стирают. Вальком удобней. Это палка такая, могу тебе вырезать.
— Не надо мне никакой палки.
— Ты меня не помнишь? — спросил Александр — А я тебя помню. Коза пестрая еще жива?
— Это ты не меня, это ты козу запомнил, — сказала Марина и рассмеялась. Опять будто зазвенели колокольчики.
— У вас танцы бывают в поселке? — спросил Александр.
— А что?
— Я приду.
— И не выдумывай! Ты с ума сошел?
— Я приду.
Он понимал, что парни обязательно ему отомстят. Что нельзя появляться не только на гулянке, но даже поблизости от поселка. И все же надел вечером выходной костюм и отправился в поселок. Опять заварилась драка, но совершенно напрасная, потому что среди девчат Марины не было.
Потом, спустя несколько лет, Марина призналась, что нарочно тогда не пришла. Хотела спасти его от лишних синяков. «Ведь одни неприятности от меня были. То коза боднет, то поколотят тебя»… А он испытывал боль не от синяков, — от того, что она не пришла.