Держался старик уверенно.
— Кто здесь главный? — спросил он сильным гортанным голосом.
Председатель профкома усадил необычного посетителя в кресло, попросил рассказать, с чем тот пожаловал.
Без всяких предисловий старик заявил, что он категорически возражает против решения профкома о выдаче путевки в дом отдыха сверловщику Илье Говорову.
— Где это видано, — возмущался старик, хмуря свои густые брови, — чтобы молодой цыган лечиться ездил! У нас в роду хилых не бывало. Илька, меньшой мой, не хуже других. Парень в силе — на кой бес ему лечиться!
Никакие доводы председателя профкома не смогли переубедить упрямого старика.
Да и сам Илья, узнав о посещении отца, попросил, чтобы его путевку передали кому-нибудь другому:
— Не хочу обижать батю!
…В качестве поощрения за безупречную работу профком премировал Илью двухнедельной поездкой в Москву.
Такой премией остались довольны и сын, и отец.
ГЛАЗА
Если глаза прекрасны, то любое лицо, даже с неправильными чертами, становится притягательным.
А прекрасными могут быть любые глаза — широко распахнутые и прорезанные узко, черные и серые, синие и коричневые. Ни форма глаз, ни их цвет не имеют решающего значения, ибо главная красота глаз — в излучаемой ими мысли, в богатстве души, отраженной в их глубинах. И чем смелее, чем вдохновеннее мысль человека, чем глубже и благороднее чувства, тем ярче и чище сияют его глаза.
Как живые удивительные звезды светят мне отовсюду прекрасные глаза моих современников…
ОПРОВЕРЖЕНИЕ
О человеке написали очерк в газете. А он не согласен. Сидит в кабинете редактора и горячо доказывает, что писать надо было совсем не о нем. И так убедительно, так окрыленно говорит он о своих товарищах по работе, столько увидел в каждом из них хорошего, что не остается никаких сомнений: газета поступила правильно, напечатав очерк об этом справедливом юноше.
ПЕРВЫЙ УРОК
В редакцию городской газеты Аню Круглову зачислили сотрудником отдела писем. Для своих девятнадцати лет она казалась очень хрупкой, и даже тяжелый узел кос на затылке не придавал ей солидности.
Училась Аня на втором курсе литературного факультета, писала длинные стихи о пятилетке и ударниках строительства, втайне надеясь, что когда-нибудь ее стихи появятся на первой странице «Комсомольской правды».
Работа в отделе писем Ане казалась скучной. Она разбирала и регистрировала редакционную почту. И лишь изредка ей поручали отредактировать какое-нибудь простенькое письмо.
Однажды ей дали короткую заметку о непорядках в цеховой столовой, написанную сталеваром Гришиным.
В заметке говорилось о том, что цветы, принесенные женами рабочих для создания в столовой уюта, сохнут, потому что их забывают поливать.
То, что об этом написал человек столь серьезной, даже суровой профессии, показалось Ане значительным. Она решила придать письму необходимую, с ее точки зрения, выразительность и эмоциональность.
Начало получилось эпически-торжественным:
«Люди с аппетитом ели ароматные золотистые борщи и малиновые кисели… А в это время умирали цветы…»
И надо же было случиться так, что редакционные «фильтры» не сработали, и Анино вольное сочинение беспрепятственно проскочило на газетную полосу, заняв уголок в разделе «Из редакционной почты».
Аня чувствовала себя именинницей. Но недолго…
В комнату отдела писем стремительно вошел, вернее даже влетел, сердитый человек в распахнутом меховом полушубке.
Мех на полушубке воинственно щетинился, усиливая впечатление сердитости посетителя.
Потрясая свежим номером газеты, он гневно выкрикнул:
— Есть у вас совесть или нет? Чучело гороховое из меня сделали!
Заведующий отделом писем пригласил посетителя сесть и спокойно объяснить, в чем дело.
— Что тут объяснять, — хмуро проговорил тот, — навыдумывали чепухи и мою подпись поставили. Пойди теперь доказывай, что я тут вовсе ни при чем! Мастер — он у нас язва не из последних — сразу приклеил ярлык…
Аня заинтересованно спросила:
— Какой ярлык?
— Малиновым киселем обозвал. Теперь не скоро соскребешь.
Аня передернула плечами:
— Неэмоциональный человек ваш мастер!
Сталевар снова вскипел:
— Вы-то чего встреваете?