- Хорошая у вас пушка, ребята, - сказал им напоследок. - А танк никуда не уйдет - мы разбили ему лапти.
Они поверили в свою пушку, думаю я, уходя в свою яму.
В яму нам принесли обед с ОП.
Успокоившись, я перекусил. Стало клонить ко сну. Там же, в яме, я привалился к стенке.
- Товарищ старший лейтенант, - трогает меня кто-то. Открываю глаза передо мной телефонист, пришедший с батареи. - Вас вызывает командир нашего полка. Я провожу вас на его КП.
Зачем я ему понадобился? - размышляю по дороге. Ничем вроде не провинился, а со связью сегодня не получилось. Из-за отсутствия связи могу получить разгон основательный: батарея не сделала ни одного выстрела. Я на всякий случай думаю, как выкрутиться. Возглавлял нашу группу капитан Каченко, отвечать будем вместе.
- Давайте знакомиться, - сказал командир полка, протягивая руку. Подполковник Никитин.
Глаза смотрят мягко, нет той заносчивости, что отталкивала нас от Мосолкина. Мосолкина нет - он ранен.
Пожав руку, Никитин пригласил сесть. У меня отлегло от сердца: вежлив.
- По моим каналам связи, - продолжал Никитин, - мне доложили из стрелкового полка...
Начинается, думаю я.
- Доложили, что вы сегодня... стреляли из полковой пушки. Да, стреляли - в пехоте говорят об этом.
- Только четыре выстрела, товарищ гвардии подполковник. Первый был неудачным - не успел освоиться.
- Значит, все-таки стреляли. Хорошо сделали, показали пример пехоте. Артиллеристы не могут не стрелять из пушек. Этот танк подбит - спасибо за вашу работу. Но с утра вышел один танк, а сколько выйдет еще - мы не знаем. Поэтому сейчас возвращайтесь на ОП - и всей батареей на прямую наводку. Ни одного танка не пропустить - это моя просьба. Ни одного.
- Постараюсь... - совсем не по-военному бормочу я.
- Я надеюсь на вас, - продолжал командир полка. - Если и дальше будете действовать в том же духе, обещаю орден. Договорились?
Я встаю.
- Слушаюсь, товарищ гвардии подполковник.
По дороге на ОП размышляю: приятно, когда просят, не приказывают, а просят. И обращаются чуть ли не по имени-отчеству. Это стиль командира, или не успел еще стать он другим?
Еще светло, незамеченным не подъедешь, элемент внезапности исключается, и - уцелеет ли батарея? Шишек насобирать можно. Но приказ есть приказ, хотя и выглядит просьбой. Его надо выполнять. И не за обещанную награду, а по обязанности.
Чувствую: устал, разболелась голова, снова заныла правая рука. Первый после госпиталя день показался трудным. Обычный в общем-то день. Сумею ли в таком состоянии? Буду действовать по обстановке.
На ОП народ бодрый - бездельничали весь день, не устали. С ними Карпюк, без повязки, - хоть этим-то не смешит людей.
Сергееву:
- Снимайтесь на прямую наводку. Сейчас. Но кто-то бежит из дивизиона, предупреждает:
- Не торопитесь. Обстановка меняется.
Задачу выполнять не пришлось. С наступлением темноты немцы оставили позиции. Мы выстроились на дороге в походную колонну и двинулись следом.
Я не знаю, кто вел колонну на этот раз - капитан Каченко или кто-то другой. Я спал всю дорогу.
Пятый удар
1944 год ознаменовался серией сокрушительных ударов Красной Армии, к этому времени полностью овладевшей инициативой. Освобождение Белоруссии и Литвы последовало в ходе операции, названной ударом пятым{5}. На западе 6 июня союзники высадились в Арденнах - наконец-то был открыт второй фронт!
Участок мы заняли правее автомагистрали Москва - Минск, километров двадцать северо-восточнее Орши. Орша - в руках неприятеля. Поблизости населенных пунктов нет. Ориентировались по большому торфяному болоту с пометками на карте - Осинстрой и Ласырщики. От немногих дворов, составлявших Осинстрой и Ласырщики, не осталось видимого следа, местность казалась совершенно безлюдной, но от осевших в блиндажах и окопах чужеземцев велся методический огонь. Мы не рисковали ходить открыто.
Наблюдательные пункты на глинистом косогоре значительно выше болота, но и они на сыром месте. На глубине метр-полтора начинала сочиться вода, заливая окопы. Вода вычерпывалась и сливалась за бруствер. В траншеях сухой ногой не пройдешь. Но не везде - мой НП на сухом месте.
* * *
Передний край посещался большим начальством.
Под комбинезонами цвета хаки выделялись жесткие погоны, на головах фуражки с золотыми кокардами. Это генералы. Офицеры не носили тогда кокард, а на фронте и фуражек, считавшихся признаком щегольства.
Посетители ходили по тем же траншеям, что и мы, подвергались одинаковым опасностям. По-человечески трудно сохранять хладнокровие под огнем, неся в памяти многое из того, чего не знали простые солдаты.
Промышленность огромного континента по обе стороны фронта поставляла всякие виды средств уничтожения, которые стреляли, рвались, вздымали землю. Теоретические расчеты штабов, справки и карты с нанесенной обстановкой здесь обретали зримую осязаемость, реальную угрозу всем, кто попадал в зону их действия. Штабные выкладки дополнялись яркой картиной увиденного и прочувствованного за короткие часы посещений.
У немцев из недалекого тыла стреляло орудие большого калибра. Это была гаубица или мортира.
- Опять трамвай полетел, - говорили в окопах.
Снаряды неведомого нам калибра выворачивали воронки глубиной до двух метров и походили на те, что оставляли после себя крупные авиационные бомбы.
Одна большая воронка неподалеку после прошедших дождей заполнилась водой. Воды много и в землянках, но эта - чище, хотя и мутна от глинистого раствора. Ее использовали для умывания и других нужд. Ни ручьев, ни колодцев поблизости не было, а болото - на пятьсот метров вправо - было сомнительной чистоты.
Какой-то солдатик из пехоты, как предполагали мы потом, был подстрелен у воронки и плашмя упал в нее. Раненый, он захлебнулся, наверное. Солдатские ботинки и ноги в потемневших обмотках погрузились в глинистое ложе воронки, постепенно исчезли в ее глубине. Еще долгое время брали оттуда воду, пока не показались подошвы солдатских ботинок. Посещение этого водоема прекратили.
Назначена разведка боем. За день до нее нас изгнали со своего НП - в нем поселилось большое начальство. Не велика шишка, сказали мне, посидишь и в траншее. Примерно так обосновано это распоряжение.
Было обидно. Пехота успела приспособиться, вычерпывая из землянок жижу, перекрывая чем-то канавки, куда вода стекала, а мы приспособиться не успели. Мы только отрыли пару ячеек, кое-как избавляясь от возникавшей в них грязи и вспоминая прежний свой сухой НП и прочный на нем блиндаж.
Нам еще раз напомнили об очень скромном положении в многоступенчатой служебной иерархии. Да и боевая единица наша представлялась теперь величиной, стоящей в конце десятичной дроби после нескольких уменьшающих нас нулей. Она стала ничтожной в сравнении со всем, что здесь поставлено. Мы не видели отсюда ни своих, ни противника, а только небольшой кусок земли, уходящий вверх к немецким позициям.
А перед началом разведки пробарабанили по ранее пристрелянным участкам - именно так подумалось о залпах батареи - и, не увидев ничего нового и даже того, что видели раньше, эту разведку не могли считать эффективной. Наша доля в огневом налете по гитлеровцам была лишь частичкой в общей канонаде, крупицей, расчищающей путь для атаки. Мы сами шли за атакующим батальоном и сделали все, что, было по силам.
Враг огрызался всеми средствами, и атака не принесла успеха.
Батарейцы чудом уцелели тогда, так как попали под огонь минометов со стелющимися по земле осколками и, заскочив в плохо перекрытую неглубокую яму, пересидели в ней. А потом пошли дальше, разматывая за собой кабель.
Навстречу, утопая в жидкой грязи по локоть и по карманы порванных шаровар, полз на четвереньках раненый - ноги его были окровавлены, и встать на них он не мог. Он выбирался наружу и спрашивал дорогу, одолевая лабиринт нескончаемых окопов...