Не были успешными и первые дни - 23 и 24 июня, когда началось наступление, - бои увязли в первой полосе обороны.
Но слабое место было найдено - справа, на границе с болотом. В эту горловину вошел наш полк и другие наступающие части. Здесь мы вырвались в тылы тактической зоны оборонявшихся, устремились в оперативную глубину. 78-я пехотная дивизия врага оказалась под угрозой окружения и снялась со своих позиций. Ее остатки пошли параллельными дорогами следом за нами.
В апреле дивизион первым в полку получил американские автомобили фирмы "студебеккер", дополнив наш лексикон новым словом. Мощные грузовики стали артиллерийскими тягачами, заменили лошадок, переданных в освобожденные колхозы. Теперь орудие петлей станин набрасывалось на крюк "студебеккера", длина транспорта укорачивалась. Ящики со снарядами складывались в кузов, расчет садился на сиденья по бортам кузова. Батарея стала компактной, скорость передвижения возросла. По просохшим рокадам мы приобрели навыки вождения машин в колонне.
* * *
Бои проходили в глубине тактической зоны. Сопротивление противника слабело. Пехота овладела деревенькой, стоящей на взгорье, рядом с которой раскинулось немецкое кладбище с ровными рядами крестов, с вкраплением косо повешенных касок. Могил было несколько сотен.
Мы прошли мимо безмолвного немецкого кладбища, вышли на автомагистраль. Дорога пока пустынна.
Собравшись дивизионом, катимся в сторону Борисова. Это уже "оперативный простор".
Через несколько километров попадается танк Т-34. Его ремонтируют ставят трак. Танкист, старший лейтенант с орденом Красного Знамени на гимнастерке, без комбинезона и без шлема, чем-то напоминает Василия Теркина в иллюстрациях О. Верейского - те же веселые голубые глаза, белозубый рот и русый чуб на вспотевшем лбу.
Обмениваемся несколькими словами.
Смелее, артиллерия, дорога очищается доблестными танкистами!
Майор Ширгазин и начальник разведки дивизиона лейтенант Швенер с группой солдат пересели в открытую легковую машину, оставленную немцами, и укатили вперед. За баранкой - лихой Швенер. Машина обвешана людьми, как гроздьями.
Колонна движется, рассекая освещенное солнцем пространство. Давно не ездили с таким ветерком, тем более днем, по асфальту. Наши "студеры" ненасытно подминают мили отличной дороги, в их животах булькает бензин. Они бегают не хуже, чем мустанги по прериям. За кузовами катятся легко подпрыгивающие пушки и гаубицы.
Попадается колонна разбитого немецкого обоза. Не колонна, а то, что от нее осталось. От разбитых догорающих останков, превращенных в хлам, поднимается вверх дымок. Мусор разбросан на добрую сотню метров вдоль дороги. Со старшим лейтенантом Сергеевым проходим вперед, чтобы представить, что произошло. Немцы удирали из этих мест поспешно, теряя пожитки и награбленное, еле успевая уносить ноги...
Навстречу торопится мужичок неопределенного возраста в темной ветхой одежде. Наш интерес к учиненному разгрому отвлекается словами подошедшего селянина, не по времени года бледно-желтого, будто вышедшего на свет благоухающего июня из постоянных сумерек и тени:
- Дорогие... Освободители наши... Заждались вас... Низкий вам поклон.
- Здравствуйте, отец. Пришли, конечно. Долго собирались... но вот... Спасибо за встречу.
- Фашисты столько извели нашего народу, сгубили...
Он готов рассказать много или даже все, но мы поглядываем на свои машины. Лицо этого взволнованного человека выражает сложные чувства радости и пережитого горя, в которые мы пока не вникаем. Тяжело смотреть в его лицо, хотя ни вины перед ним, ни личных заслуг мы не чувствуем. Прощаемся. Мужичок этот, местный житель, будет стоять здесь и ждать наше войско, его большие силы, которые следуют где-то за нами. А нам вперед теперь, только вперед!
Командир дивизиона получил радиограмму: "Обеспечить захват и удержание станции С. до прихода главных сил". Указаны координаты.
- Интересно сказано: обеспечить. Не захватить, а обеспечить. А кто будет захватывать? Пехота? А где она? - кипятится Ширгазин. - Пошли. Возможно, она ждет нас.
Вперед послали Швенера и его разведчиков. Сами на малой скорости покатились следом, свернув на поселок влево от шоссе. Впереди четвертая, затем шестая и пятая батареи.
Шесть километров прошли, не услышав ни выстрела.
На станции у переезда справа - подготовленные для обороны двойные заборы из бревен с помостами. Немцы соорудили их, готовясь дать бой русским, но мы опередили.
Ни немцев, ни нашей пехоты нет. Четвертая батарея развернулась за переездом, шестая - у него, а пятая осталась по другую сторону железной дороги. Дивизион сел на перекресток двух дорог: железной и проселочной.
Батарейные кухни, пользуясь остановкой, раскочегарили свое производство. По избам испуганные женщины не переставали удивляться откуда взялись? Были немцы, а теперь русские.
С юга, миновав ржаное поле, по проселку подошла группа юношей и подростков с немецкими автоматами, человек двенадцать. Старший из них похож на звеньевого в колхозе - на нем кепка, вельветовая куртка, брюки типа галифе, сапоги. Но здесь он - командир партизанского патруля.
Обмениваемся информацией. Они тоже не знают, где противник, - все стронулось, обстановка меняется ежечасно. Они повернулись и исчезли. Пока все тихо - мы обедаем. После обеда собираемся вернуться на шоссе, укладываем в машины имущество и снаряды, кто-то подцепил пушку на крюк "студебеккера", другие готовятся это сделать.
Находясь в сутолоке сборов, я обратил внимание на женщину, бегущую к нам от места на проселке, где встречались с партизанами.
Она протягивает вперед руки и кричит:
- Немцы!
Одно только слово:
- Немцы!
Сзади, нагоняя ее, катит грузовая машина, битком набитая солдатами. Серые комья солдат облепили машину и с боков, как репей, удерживаясь на ее крыльях и на подножках.
- К забору! - крикнул я своим из взводов управления четвертой и шестой батарей, находившимся рядом. Огневики продолжали сборы.
Немцы остановились. Они не знали, кто мы, не определили. От них до нас - не более ста метров. Управленцы встали за двойным забором из бревен.
- Огонь!
Кто-то выстрелил. Потом еще.
Немцы соскакивают, прячутся за кузов, машина их прикрывает. Но в кузове еще много. Управленцы поняли, что это за встреча, но огонь их неэффективен.
Сбоку... сбоку от машины, справа, - мое орудие, оно почти рядом! Почему не видит расчет? Туда!
Подбегаю:
- Огонь!..
Кто-то заряжает, я у панорамы ставлю угломер 30-00, навожу в центр кузова, нажимаю на спуск...
Снаряд рвется в двадцати шагах, а до машины пятьдесят. Эх! Чего же там копошатся остальные?
- Стрелки! Где второй номер? Соединяй стрелки!
Немцы разбегаются. А такая компактная цель была - человек тридцать плюс машина!
Второй снаряд посылает уже расчет, он поджигает машину, угодив в бензобак. Но фрицы от машины ушли, залегли во ржи.
Я к другим:
- К бою! Не видите?
Короткое замешательство: только что собирались, и...
За первой немецкой машиной к станции подошла целая колонна. Сколько их? Много.
Они тоже еще соображают: что происходит?
По голове колонны открыла огонь гаубица капитана Сурмина, не успевшая сняться с позиции. Задние попятились, свернули с дороги, пошли в обход станции по полю.
Но теперь четвертая батарея готова, все орудия ведут огонь.
Я к забору опять - не очень-то активны управленцы.
- Огонь! Чего ждете? Дай-ка карабин, Иванов. Иванов дает карабин. Я прицеливаюсь в серое пятно во ржи, слева от горящей машины. При выстреле пятно приподнимается и тут же падает: есть!
- Видели? Прицеливайтесь спокойно. Управленцы усиливают огонь, бьют по перебегающим фигурам.
Иванов вдруг сникает. Пуля попала ему в голову.
Немцы катят направо, под огонь моей батареи. Я туда.
- Обходят, товарищ капитан!