83-я гвардейская стрелковая дивизия за этот бой награждена орденом Суворова второй степени.
Мы в город не входили.
При воздушной бомбежке перед Березиной пострадало одно орудие четвертой батареи, транспортировать его оказалось невозможно. Сдать орудие при подходе артмастерских поручили командиру второго огневого взвода младшему лейтенанту Молочнюку, оставшемуся с двумя солдатами.
В качестве неполноценной компенсации мы уничтожили до этого противотанковое орудие немцев на правом берегу Березины, мимо которого теперь прошли и потрогали его руками. Потрогать руками наше орудие немцы возможности не получили.
Без тягачей
После Борисова автомагистраль отклоняется чуть влево, на Минск, а полоса движения 83-й дивизии прошла севернее столицы Белоруссии примерно в 20 километрах. Дивизия следовала во втором эшелоне корпуса. Минск, освобожденный левыми соседями 3 июля, оставался позади, на юго-востоке. Передовые части продолжали стремительное наступление, не давая гитлеровцам опомниться, очнуться от поражения.
Из штаба полка пришел приказ: передать "студебеккеры" третьему дивизиону. Дивизион майора Маркина до сих пор не переведен на механическую тягу, понес потери в лошадях и тащится где-то сзади. Передача временная чтобы подтянуть отставший дивизион.
От Ширгазина взяли 12 машин, в том числе 6 из нашей батареи. Нашей батарее вместо тягачей прикомандировали полуторку ГАЗ-АА.
Мы оказались вроде бы без дела - вся четвертая, одна гаубица шестой и несколько человек из взвода управления дивизиона во главе со Швенером. Комдив с остальным составом ушел вперед, связи с ним не было.
Разместились в отдельной лиственной рощице между двух полян. За левой поляной плотной полосой, окаймленной зарослями кустов, уходил на запад сосновый лес, заканчиваясь километра через два. А к правой примыкала рожь. Вынужденная остановка была затишьем, паузой, она не принесла полного отдыха. Опасность стычки с немцами, не успевшими унести ноги и рассеянными теперь по освобождаемой территории, заставила вести круглосуточное наблюдение.
Солдаты вылавливали фрицев в кустарниках, во ржи и в лесных зарослях. За два дня насобирали четырнадцать человек. Им отвели место, выставили пост. Пленные отсыпались, были спокойны, играли на губных гармошках.
Вечером пленников накормили.
- Данке шён, данке шён...
- Чего там, ешьте, потом отработаете...
А ночью - усиленные наряды. Мы с Сергеевым дежурим поочередно: он до 24.00, я - после.
Ночь прошла неспокойно - лес казался наполненным скрытым движением. Старший сержант Старовойтов, командир орудия, обходил секреты, справлялся, как дела. Дела были в общем-то ничего, но подозрительный шорох или хруст сухой ветки отмечался то в одном месте, то в другом. На батарею никто не вышел.
В первом часу ночи Старовойтова сменил сержант Загайнов. Теперь постовые докладывали ему:
- Пока все спокойно.
- Прошел кто-то метров семьдесят отсюда...
- Не видать пока. Зябко становится...
- Эти дрыхнут как сурки.
- Не беспокойся, командир, не прозевай...
Часов в пять утра стало светло, видимость увеличилась, напряжение спало.
- Отдохну немного, - говорит Загайнов и ложится на траву рядом. Под головой - свернутая плащ-палатка.
Мне тоже хочется спать: время - для самого крепкого сна. Я перебарываю дремоту, закуриваю. Загайнов уже спит, лицо его бледно от бессонной ночи.
Незаметно подошел рядовой Синчук:
- Товарищ капитан, прошла группа человек пятнадцать, совсем близко.
- Загайнов!
- Поднимай взвод управления, перехвати эту группу.
- Как неохота, товарищ капитан, только заснул...
- Надо. Будь осторожен.
Загайнов поднимает взвод, исчезает с ним за кустами.
Бужу Сергеева:
- Большая группа - человек пятнадцать. Поднимай огневиков.
Метрах в ста пятидесяти от нас завязывается перестрелка. Покой и тишина утра нарушены автоматными очередями.
- Тревога! В ружье!
Огневики устремляются к месту перестрелки.
- Выкатить орудие на прямую наводку!
Ближнее орудие - гаубица шестой батареи. Выкатывают гаубицу, разворачивают по направлению стрельбы.
Я бегу к Загайнову - он отделился от сосны, собирается одолеть лощинку, за которой в молодом сосновом подросте скрылись три или четыре вражеских солдата. Навстречу из зарослей - автоматная очередь. Снаряд гаубицы летит туда, рвется, вздымая купол земли.
Загайнов остановился. Упасть ему не дали - его подхватил кто-то и опустил на землю. Еще разгоряченный бегом, он растерянно улыбнулся, потом улыбка стерлась, глаза стали отрешенными.
- Кирюхин!
- Я здесь.
- Займись...
У мелких зарослей сосняка лежит недвижный фриц, никого больше нет. Гаубица делает выстрел в глубь леса, дальше.
- Прекратить огонь - туда пошли наши. Наши пошли в преследование...
В руках Ясенева трофейный автомат. На две-три секунды останавливаясь, он посылает короткие очереди. Потом бежит дальше. Синчук становится на колено, целится, экономит патроны. Загораживаясь соснами, ведут огонь другие.
Ясенев выпрямился в полный рост и, падая вперед, дал длинную очередь.
Бой затих в глубине леса, освещенного сверху солнцем. В этом бою в ход было пущено все, что оказалось под руками, - от автоматов и карабинов до гаубицы.
Неожиданно для себя мы встретили решительное сопротивление вместо поднятых рук, к чему привыкли, вылавливая одиночек или мелкие группы. А здесь всем подразделением сражались с пятнадцатью фашистами. И понесли потери.
Убит Ясенев. Не верилось в смерть Загайнова.
Смерть Семена Загайнова была столь нелепа и ошеломительна, что события, как киноленту, хотелось прокрутить в обратную сторону и испробовать другой, более удачный вариант.
Уже высокое солнце, а кажется - только что все началось.
На плащ-палатках принесли Загайнова и Ясенева, а потом и Швенера - он ранен. Пуля прошла через коленный сустав правой ноги. На плече гимнастерки Крюкова темное пятно крови. На других нет видимых следов нашей неудачи. Эту группу задержать так и не удалось.
- Мякоть, - поморщился Крюков при перевязке.
Перевязку сделали и Швенеру, наложили шины.
Он сидел на земле, когда привели захваченного в плен фельдфебеля, отставшего от своих в перестрелке. Фельдфебель приземист, костист, без головного убора. Беспокойные глаза блестят, оценивающе озирают нескольких солдат около Швенера. Со лба стекают грязные струйки пота. Кобура от парабеллума расстегнута, она пуста - пистолет выброшен или потерян.
- Стрелял до последнего, паршивец, - говорит старший лейтенант Сергеев, подошедший вслед за конвоем. Он тоже возбужден от погони и перестрелки.
Швенер лучше других знает немецкий. Он ведет допрос:
- Кто проходил лесом?
- Сводная колонна офицеров рейха под руководством оберста Швабе.
- Сколько человек?
- Триста...
- Повторите, сколько шло людей?
- Около трехсот офицеров и унтер-офицеров...
А Синчук доложил о пятнадцати... Мы вели бой с арьергардом колонны или ее боевым охранением. Численный перевес был на их стороне. Что-то похожее на разочарование, на признание закономерной неудачи промелькнуло на лицах солдат, готовых разойтись по лагерю...
Я отдал приказ: сержанту Кирюхину на полуторке доставить раненых в Ярмаки, сдать в медсанбат. Старшему сержанту Старовойтову передать пленных ближайшему штабу по дороге на Ярмаки. Под расписку. Старшему лейтенанту Сергееву подготовить захоронение погибших.
В Литве
Литовские деревни были раздроблены и разбросаны по полям отдельными усадьбами. На топографической карте черные обозначения усадеб напоминали брызги от случайно брошенного в грязь предмета. Конец какой-либо деревни был условен, тут же переходя в другую. Посевы начинались у стен одного хозяйства и продолжались до следующего.