Созревающие посевы превращались в средство маскировки, прикрывая маневр подразделений и отдельных солдат, и потому частично были перетоптаны и примяты. А скот, оставшийся без присмотра в опасной зоне боевых действий, побит шальными осколками, огнем сражающихся сторон. Не сразу убирались трупы людей и животных, прикрытые посевами, а знойный воздух жарких июля и августа отравлялся запахами разлагающихся тел, между которыми летали косяки черных мух.
Наш полк введен в бой 7 июля, а мы догнали его позднее - на рубеже шоссейной дороги, идущей из Вильнюса на юго-запад.
Тревожное пребывание в тылу наступающих частей, ушедших от Ярмаков на несколько десятков километров, сменилось настроением покоя и относительной безопасности - мы отдыхали все-таки. А теперь - работа. Нужно снова одолевать себя, собирать и завязывать в тугой узел нервы, После покоя началась жаркая страда.
Заканчивался бой за Ораны - местечко у реки Меречанка, протекающей через мелкие и крупные лесные массивы. Железнодорожная станция того же названия отстояла от местечка на четыре километра к югу.
Вот рассказ одного офицера из штаба стрелкового полка. Он говорил о схватке за станцию Ораны.
Туда вошел неполный стрелковый взвод, человек десять - двенадцать, еще утром 13 июля и встретил немецкую контратаку. Туговато пришлось этим людям. Солдаты выбывали из строя. Ранило лейтенанта, командира взвода. Наскоро перевязанный, он лег за пулемет вместо сраженного пулеметчика и держал под огнем все пространство от окраины до центральных построек. Его еще раз ранило, а он продолжал бой. Да и уйти уже не мог. И... думал о последнем патроне для себя. Помощь подошла, когда от взвода почти никого не осталось. Неравный бой продолжался девять часов.
- А ведь еще бы немного, - добавил штабник, - и лейтенант пустил бы себе пулю в лоб. Врагу не сдался бы, это точно.
- Вы знакомы с ним?
- Встречались. Обыкновенный парень, сибиряк, характер отменный.
Через два дня мы были в местечке Меречь на Немане, откуда направились в сторону Алитуса, на север. Там получили задачу на форсирование.
Форсирование было трудным, но что нового можно сказать о форсировании? За войну пройдено столько речушек и рек, и столько теперь об этом известно...
Но тогда каждый раз все делалось заново: искали подручные средства доски, бревна, другие нетонущие предметы, из соломы, травы и плащ-палаток сооружали подушки, делали плоты и плотики, чтобы оружие и порох сохранить сухими. Понтоны наводились позднее, когда приходило их время, а сперва...
А сперва захват куска суши на противоположном берегу, крохотного плацдарма, и его расширение становились первостепенной задачей. Надо обмануть недремлющего противника, ввести его в заблуждение.
Теперь невозможно подсчитать, сколько добиралось до берега, сколько поглощала река на плаву, потому что плеск воды по ночам хорошо слышен, и хотя где-то в стороне поднималась отвлекающая стрельба, не всегда можно подойти совершенно скрытно, не встретив на воде огня в упор.
На западном берегу Немана было захвачено два плацдарма. Один из них, южный, триста на шестьсот метров, обеспечивал наш полк. С наблюдательных пунктов мы видели свою пехоту в окопах, наскоро отрытых на том берегу, метрах в четырехстах от НП, и пристреляли перед ней участки заградительного огня.
На третий-четвертый день боя всплывали со дна тела воинов, не добравшихся до западного берега реки, но теперь беспрепятственно уходящих к берегам Балтийского моря.
Плацдарм у Алитуса расширялся успешнее южного. 17 июля к 12.00 полк подивизионно перешел в район Венгелянцы, поближе к Алитусу.
Переправа на левый берег началась в ночь на 17-е одной батареей и продолжалась последовательно до 21-го - это диктовало необходимость вести огонь почти беспрерывно.
Из записей штаба полка:
"18.7.44... полком уничтожено 6 ручных и станковых пулеметов, подавлен огонь минометной батареи, отбиты три контратаки..."
"...Во второй половине дня 19.7.44 в районе Блакасадзе обнаружено пять самоходных орудий типа "фердинанд", действующих из засад. Предприняты две контратаки силою до батальона... "
Четвертая и пятая батареи не умолкали, маневрируя огнем по широкому фронту. С наблюдательных пунктов на высоком правом берегу мы видели против себя движение, как на полигоне в классных условиях... Только 21 июля полк переместился на западный берег Немана полностью.
Наша авиация над переправой господствовала. Но это не означало, что она непрерывно висела в воздухе и потом.
27 июля с утра, перебазируясь, батарея катилась по асфальтированной дороге, окаймленной с обеих сторон деревьями. Сзади, со стороны солнца, нас настигли два "фокке-вульфа", пробомбили и обстреляли из пулеметов и пушек. Минутный налет обошелся дорого: убит водитель рядовой Кизилов, ранен лейтенант Молочнюк и еще двое из расчета, пострадало одно орудие, "студебеккеры" получили несущественные пробоины.
Для матчасти это вторая потеря от авиации.
С боями был пройден районный центр Литовской ССР Калвария. Город промелькнул перед глазами наподобие кадра кинохроники.
Остановил нас, и надолго, другой город такого же значения и калибра Вилкавишкис. Около него мы перешли к обороне.
Отвлечения
Совершенно неожиданно командиров батарей отозвали на десятидневные сборы при штабе корпуса. Свои обязанности я возложил на Карпюка.
Хорошо вот этак вдруг распрямиться, широко вздохнуть, отрешиться от будней и пуститься в приятное путешествие: впереди увлекательная встреча, помимо сборов с кинофильмами, и - хочу не хочу - свидание с медиками.
На сборах мы получили все, что было предусмотрено планом. Напряженная учеба закончилась боевыми зачетными стрельбами.
Но десять дней отсутствия обернулись бедой.
Взвод управления, оставшийся без комбата, почувствовал себя вольготно. Он свыкся с обстановкой переднего края, с постоянной и привычной перестройкой, не вносившей особого беспокойства, не менявшей устоявшегося положения в обороне, - так всегда было, есть и, наверное, будет дальше. Удивляться стрельбе не приходится. Но надоело хитрить и прятаться, дрожать за свою жизнь, хотя она, жизнь, и единственная. Можно и побравировать ею. Показать себя этаким храбрецом.
На НП принесли обед.
Четверо управленцев с котелками выползли из траншеи на травку впереди окопа с НП - как на полевом стане. Немцы заметили беспечность русских солдат и ответили на нее сперва одной миной, разорвавшейся метрах в сорока, а потом второй. Вторая мина упала рядом. Ее оказалось достаточно, чтобы двух наказать серьезно.
Разведчик рядовой Синчук пострадал особенно тяжело: осколок раздробил лицевые кости в области носа и принес ему немыслимые страдания. Он просил товарищей пристрелить его, чтобы избавить от болей. Но у кого же поднимется рука?
Рассказ об этом воспринят как удар.
Лейтенант Карпюк виновато моргал глазами, когда я набросился на него, и лепетал в оправдание жалкие слова:
- Отдыхал... Не видел... Они сами...
Я не мог найти ему оправданий.
Глупейшая потеря ставила вопрос о подготовке новых людей, которых нужно обучить, привить им навыки. Но как можно смириться с потерей? Я злился на Карпюка, на его взвод и на себя - не предусмотрел, не предупредил о возможности неприятного исхода. Да разве предусмотришь все? Это проявление недисциплинированности, распущенности, и виноваты мы с Карпюком.
Виноватыми чувствовали себя все, кто оставался на НП.
Первое, что можно сделать теперь, - выследить минометную батарею немцев, засечь и накрыть ее своим огнем.
Задачу на разведку я поставил перед Карпюком.