- Сюда, - указывал маршал, и следовал новый шквал огня.
Мы полагали - салютуем маршалу Чойбалсану, главе правительства дружественной нам Монголии, а оказалось - не только. В этот день, 19 ноября, наша артиллерия под Сталинградом начала сокрушать вражескую оборону, пробивая брешь для контрнаступления и окружения сталинградской группировки. Но этого тогда мы не знали. Я не думаю, что это стало простым совпадением дат. Мы салютовали и началу контрнаступления под Сталинградом.
Впоследствии день 19 ноября стал профессиональным праздником артиллеристов и минометчиков - Днем артиллерии. Он отмечается поныне, его празднуют теперь ракетчики и артиллеристы. Именно в этот день Чойбалсан наблюдал стрельбу нашего артиллерийского полка.
Посещение дивизии маршал и герой МНР Чойбалсан отметил вручением ордена Полярной Звезды лучшему снайперу дивизии Ушакову, на счету которого было 179 уничтоженных гитлеровцев. Из 233 снайперов, истребивших более двух тысяч вражеских солдат, он оказался лучшим.
Итогом визита высокого гостя стали новые поставки из Монголии лошадей, амуниции, полушубков - для нужд нашего фронта.
Приближалась зима. Вспоминая первую военную зиму, мы предполагали начало наших наступательных действий. Но прошел декабрь, начался 1943 год мы стояли.
В январе пришел приказ наркома обороны о введении новой формы, а точнее - о восстановлении традиционной формы русской армии - ношении погон. Соответственно менялся и покрой одежды. Появились дополнения к Уставу внутренней службы. Армия возвращалась к традициям славного русского воинства, брала на вооружение все лучшее из его опыта.
Подходила к финалу Сталинградская битва. В начале февраля пришла весть о полной капитуляции шестой армии немцев и сдаче в плен фельдмаршала Паулюса.
- Это половина войны, - говорили у нас.
Зима 1942/
43 гг.
Рядовой Филипчук получил письмо.
Письмо было первым, пришедшим из родной деревни, недавно освобожденной из-под ига оккупации. Оно ожидалось долго и представлялось совсем не таким, как это, написанное полузнакомым детским почерком. Кому принадлежит почерк, Филипчук не определил пока и, заранее волнуясь, отошел в сторону, прежде чем вскрыть конверт.
В его руках дрогнули два листка, вырванных из ученической тетради, лицо посерело и стало жестким. Нехорошие известия, однако, получил Филипчук, если вдруг замкнулся, ушел в себя. Его будто подменили - вместо веселой общительности появилась несвойственная солдату угрюмая злость.
- Не заболел ли, Матвей? - спросил его командир орудия.
- Хужее, товарищ сержант, уж лучше бы до мене - хвороба. На, почитай, шо племянныця пишет...
- Невеселые дела, - сказал Абрамов, когда прочитал детские каракули. А потом добавил: - Тут простым сочувствием не обойдешься. Это не только твоя, а наша общая беда, и об этом надо рассказать батарее.
- Зачем?
- Пусть все знают, что такое немецкая оккупация.
А вечером, когда кончился световой день, Абрамов читал отрывок из письма Филипчука солдатам огневых взводов, собравшимся в землянке.
Усталые люди сидели и слушали в тишине при скупом мерцании света самодельного светильника, укрепленного у столика старшего на батарее. Тишиной и светом в землянке можно согреваться, наслаждаясь глухим покоем и добрыми словами из дома, если бы не такие строки:
"Дядя Матвей! Брата твоего немцы убили 8 апреля этого года. Другой брат - Семен - в партизанах. Он сообщил, что отца моего немцы расстреляли, а остальная наша семья умерла при немцах с голоду. Дядю Ивана убило миной, похоронили его вместе с твоим братом.
В нашей деревне убили 7 мальчиков. Еще, дядя, немцы убили Фому Дроздова, он был тоже в партизанах. Фадея Петровича угнали в Германию.
Окружающие освобожденные сейчас деревни почти все сожжены.
Дядя, кто не ушел от немцев, мало кто остался жив. Сначала они убивали, а потом стали вешать. Повесили учительницу Александру Ивановну.
Дядя, бейте врага на мелкие куски! Отомстите за своих отцов и матерей, братьев, сестер и детей. Леля".
Украдкой поглядывая на Матвея - своего товарища, согнутого бедой, люди думали о себе: а как бы они поступили, если бы такие несчастья докатились до их сибирских семей, и какими бы стали они от такого известия?
Филипчук пришел в батарею полгода назад с одним из очередных пополнений и внешне ничем не отличался от основного состава. Его деревня была под оккупацией - лишь это отличало его от остальных и вызывало сочувствие, но не более - все могло обойтись благополучно.
Но не обошлось. Война опалила деревню Филипчука, принесла беды и смерть для мирного ее населения, стала конкретно осязаемой, приблизилась к солдату еще одной неприглядной и жестокой стороной. В том, что произошло у него в деревне, никто из бойцов не был виноват лично, но невысказанная эта вина, кажется, набрасывала тень на всех вместе и на каждого в отдельности.
До сибирских селений от линии фронта далеко, их не коснулась и едва ли коснется непосредственная опасность, но и там, на востоке, нелегко управляться без сильных мужских рук, обеспечивая армию всем необходимым. Беда одной деревеньки на западе была предостережением для всех других, она стала всеобщей, уже более полутора лет витающей над территорией страны. И как бы далеко ни находились города и села от линии боевых действий, никто не мог поручиться за них, что они неуязвимы.
Деревня Филипчука стала одной из жертв, одной из множества городов и сел, оккупированных немцами.
- Бить их надо, паразитов, без всякой пощады, - нарушил тягостное молчание Банников.
- А что смотреть? Паразиты и есть...
- Правильно там девчонка пишет: "отомстите"...
- С заклятым врагом иначе нельзя...
- Ты, Матвей, не один такой. Много наших красноармейцев недосчитается сродственников...
- Не люди, а звери...
- Что гадина, что фашист - родились от одной матки...
Заговорили по всей землянке - кто сидел рядом и кто - в дальних углах. Матвей смотрел на товарищей и слушал их, а потом поднялся сам.
- Спасибо, хлопци, - начал Матвей, переступая с ноги на ногу. - За каждым тем словом в письме... живой чоловик... а многих теперь нема. Трудно поверить... Деревеньски наши партизанять, в их числе Семен - нельзя було порты тереть у хате... А я - тут, по эту сторону... Як написать, шо казаты Лельке? Напишу от усих вас - пощады фашистам не будэ... А вам спасибо, шо тут гуторилы...
Матвей сел, должно быть, не высказавшись полностью, но не зная, что добавить, волнуясь, сбиваясь на родной язык.
Наступившую паузу нарушил сержант Абрамов:
- Тут вот есть еще одно письмо.
- Такого одного хватит за глаза.
- За Матвееву деревню прощать нельзя...
- Гнать немчуру к чертовой матери...
- Не только за Матвееву - за все...
- Читай, сержант, что там у тебя.
- Это другого содержания, товарищи. Вот послушайте. Письмо красноармейцу Дорофееву от его отца.
"Здравствуй, Яша!
Шлю тебе свой сердечный привет и от души желаю здоровья, храбрости и успехов в борьбе с немецкой нечистью".
Далее рассказывалось, чем занимаются дома, как следят за успехами на фронтах и ждут своего сына с победой. Это было доброе родительское письмо фронтовику.
Слушая письмо, люди ушли в воспоминания о своей родне, оставленной дома.
- Трудновато им приходится без нас - старикам.
- Этот старик еще боевой - две премии отхватил.
- Радуется, если хорошие вести с фронта...
- А мы сидим, как бирюки...
- Есть тут кое-что и про нас, - потряс Абрамов листком дивизионной газеты. - Вот:
"Прямой наводкой.
Орудийные расчеты командира Петрухина, стреляя прямой наводкой, показали высокую меткость. Первым стрелял сам тов. Петрухин и первым же снарядом подавил вражеский пулемет. Стрелявшие за ним уничтожили еще две пулеметные точки.
Артиллеристы тов. Ширгазина заметили группу немецких солдат в 10 человек. Они дали несколько удачных залпов, уничтожили 7 гитлеровцев и подавили пулеметную точку. Ст. сержант Н. Дьяконов".