Тропа делалась еще уже и круче, по ней можно было только тихо и осторожно ступать, выбирая место, да я и не могла спешить; казалось, у меня не было легких — так трудно дышалось. Алешка вырастал у меня на глазах поминутно. Он стоял ко мне спиной, и я уже ничего не видела, кроме этой спины, затылка, золотистых волос. Оставалось совсем немного, но в темноте я едва двигалась. Позади меня был крутой, темный спуск, впереди — стена, заслонившая все: и небо, и зарю, и город с его огнями, улицами, домами, людьми, которые, наверно, когда-то встречали живого Алешку.
Сил больше не было, и я, упав на землю, прислонилась головой к плоскому шероховатому камню. Все, что наболело во мне в те военные и послевоенные годы, да и, нечего скрывать, все последние, собралось в одном слове и стоном вырвалось:
— Алешка...
И все исчезло, провалилось куда-то: и холм, и я сама.
Что-то заскрипело, заскрежетало, и сверху каменно раздалось:
— Я слышу тебя...
— Алешка, это ты? Я не обозналась? Я не могла обознаться... Да и мне сказали, что это ты.
— Я.
— Алешка! Как же ты тут оказался? Я так ждала тебя! И Дима тебя ждал. У нас такой замечательный сын.
— Он похож на меня?
— Да, здорово. — Она затихла, не зная, о чем с ним говорить. — Этой осенью он идет в армию.
— Мальчики родятся, чтобы стать солдатами, — сказал он, в точности повторив ее слова.
— Я хотела его сделать землепроходцем, кем хотел стать ты. Помнишь, как ты завидовал Миклухо-Маклаю, и тебе снились разные страны.
— Теперь я вижу все эти страны. Я все вижу. Все помню и храню.
— И Страну гейзеров?
— Да! И Страну гейзеров.
Она продолжала о сыне:
— Он не стал землепроходцем. Зато я многих, очень многих влюбила в нашу землю.
— Как ты это сделала?
— Я стала учительницей. Я преподаю географию. Я рассказываю о том, как красива земля и что только человек может уберечь ее и сделать счастливой. Мне так хочется, чтобы все люди на земле были счастливы.
— Да, на свете много несчастных. Я вижу с моего холма.
Она рванулась к нему, еще не видя его.
— Алешка, почему ты не пришел ко мне?
— Разве я не шел? Как я хотел к тебе... — Он помолчал.— Ну, подойди, не бойся.
Она вдруг увидела его, как тогда в раме дверей. Свет зари играл на его автомате. Ей стало грустно, когда она увидела автомат: с тех пор он не расставался с ним и теперь уже никогда не расстанется.
— Алешка, у меня ведь есть муж.
После минуты тишины она услышала:
— Люби его. Люби!
Она бросилась ему на грудь, оттолкнув автомат, и услышала, как гулко бьется его громадное сердце. От его толчков, казалось, дрожал весь холм, весь город у его подножья.
— Я знал, что ты придешь, — сказал он, обнимая ее.
— Алешка...
— Мне ничего не оставалось, как ждать тебя... С тех пор как я упал уже не в этой стране, убитый немецкой пулей, меня перевезли через границу, и я поднялся только здесь и сам, по своей воле не могу уйти отсюда. Теперь люди приходят ко мне, и я им говорю то, что считаю нужным им сказать от мертвых и от живых.
— А что ты им говоришь?
— Разное... Смотря кто приходит. Кто тут только не бывает!.. Да, два года назад был человек из Страны носорогов. Когда он поднялся сюда, я весь задрожал от негодования. Я знал: он струсил в борьбе и принес большой вред своему народу. Мне хотелось тут же наказать его. Но мне это не поручено. Я просто стоял перед ним во весь свой рост и молчал. Он долго глядел на меня и слушал, что ему про меня рассказывали. Он поспешно спустился вниз. Я видел, как он убегал. Нынче он снова поднимался ко мне. Он стал лучше, и я уже не дрожал от негодования.
— Может, ты стал добрее...
— Как ты могла это подумать? К дряни я никогда не буду добр, пока буду стоять здесь, на виду у всех.
— Трудная у тебя работа.
Он вздохнул:
— Что поделаешь...
— Поедем к нам, домой, Алешка.
— Ну как ты можешь об этом?
— Извини. Тогда мы к тебе будем приезжать. Хочешь?
Она старалась крепче обхватить Алешку руками, но кто-то сильно тянул ее, чтобы оторвать от него,
— Нет, нет, не отдам...
Я очнулась. Какие-то люди склонились надо мной. Я услышала голос:
— Да она дрожит вся. Долго пролежала на камнях. Или больна?
— Алешка, не уходи...
Но он уже стоял каменно-молчаливый, возвышаясь над городом, что светился у его ног.