Спрятав книгу в портфель, я глянул на часы. С минуты на минуту закончится урок, и малышня заполнит первый этаж, разбежится, как муравьи, чей домик хулиганистые мальчишки залили кипятком, и если я не хочу пасть жертвой обезумевших «оживших пупсов из магазина игрушек», то должен слинять подальше от раздевалки до того, как прозвенит звонок.
– Ты видел её на танцах? – два моих одноклассника кинули вещи на скамейку у противоположной стены. Андрей продолжил. – Разоделась как новогодняя ёлка. Для полного образа не хватало только звезды на макушке.
– Да я всегда говорил, что она уродина, – ответил Иннокентий, – жаль, её имя с этим словом не рифмуется. Остаётся только «Лилька-страшилка», – он заржал.
Я перешёл в эту школу три года назад, когда родители получили двухкомнатную квартиру в новой башне. Первые два года я проучился в одном классе с Лилей, а на выпускной год перевёлся в параллельный класс: мама похлопотала, узнав, что учителем биологии станет бывший профессор медицинского университета. Её логикой руководствовались и другие родители, те, чьи дети подумывали связать свою жизнь с медициной, биологией и прочими сопутствующими специальностями, так что наш класс можно назвать почти «узконаправленным». Немудрено, что в нём оказались ребята чуть ли не со всей Москвы, и переводились сюда целыми компаниями, а одиночки, вроде Ромки, к таким компаниям потом прибивались с попеременным успехом. Между собой не дружили, общались в рамках школьной жизни и забывали о существовании друг друга, едва переступив порог школы.
Я поднялся на ноги.
– Не называй её так.
Иннокентий обернулся.
– Что ты хорохоришься, Смирнов? – ухмыльнулся он. – Сиди, где сидишь, и помалкивай.
– Я сказал, чтобы ты её не оскорблял.
– А то что?
Я заехал ему по носу, он ударил в ответ, – завязалась драка. Парни, плётшиеся от физика, побросали учебники на пол и рванули к нам: Ромка, чтобы присоединиться, а Вовка, чтобы остановить. Мы разошлись, когда вниз спустилась завуч, услышавшая вой малышни: попав на незапланированный гладиаторский бой, они выли и ныли. Завуч увела Иннокентия в кабинет директора и предупредила меня, что в моём случае на первый раз закроет глаза, но если подобное повторится, она не станет меня прикрывать перед руководством.
– Что случилось? – прошептал Вовка.
Я вытер рот тыльной стороной ладони и выругался, когда понял, что испачкал манжет рубашки: Иннокентий разбил мне губу.
– Он назвал её уродиной.
Шум стих, малышня и старшеклассники разбрелись, кто домой, кто по кабинетам, и я увидел, что всё это время за их спинами стояли девочки.
– Что, – усмехнулась Лиля, глядя на меня, – пример по алгебре не поделили?
Вовка перевёл растерянный взгляд с меня на неё и открыл рот, но я не дал ему ответить:
– Да, – сказал я настолько грубо, насколько смог.
Она засмеялась и вместе со Светой вышла из школы.
Лена подсела ко мне и молча погладила меня по плечу. Домой мы возвращались вместе.
Глава восьмая
Перекрёсток
Я разговаривал с учителем математики, когда Лиля подошла к Вовке. К счастью, наше обсуждение задачи, которую ни я, ни отец не смогли решить, закончилось, я получил нужные объяснения и устремился к ним.
– Как написал пробный экзамен по биологии, Вов? – спросила она голосом, лишённым какой-либо эмоциональности.
– Да плохо, Лиль, – Вовка покачал головой, – трояк.
Я улыбнулся.
– Да он вообще дурак! – меня распирало от радости, что она стоит рядом с нами.
Лиля выдержала паузу и спросила:
– А как в целом проходил ваш экзамен?
– Да мы…
– Ой, дай я расскажу! Ты не умеешь рассказывать!
Лиля подняла на меня глаза:
– Иногда я забываю, что ты самый умный, – она развернулась на потёртых каблуках и смешалась с толпой одноклассников.
К собранию её настроение не изменилось: она по-прежнему была тиха и молчалива, будто с неё выкачали все жизненные силы.
– Реши мне пример, – я пододвинул к ней тетрадь.
– Сам решай.
–Ну, реши. Тебе что, сложно?
Она поджала губы, но решение написала.
– Так он же лёгкий.
– Я хотел убедиться, что ты сдашь экзамен.
Не придумали ещё слов, чтобы описать её взгляд: грустный, жалкий, полный боли, – я видел, как вздымалась её грудь, но не знал, что сидит в ней: злость или отчаянье. Я улыбнулся, и моя улыбка сделала только хуже: я чувствовал – секунда и Лиля разревётся.
– Лилька! Лилька! – раздалось справа от неё, и мы оба повернулись к источнику звука. Серёжа, которого на неделю отстранили от занятий, повис в окне и протянул Лиле букет ромашек. Видать, срывал их поштучно по пути. Я цокнул языком, когда Серёжа изобразил падение: с первого этажа, как же. Девочки ахнули, но он просунул голову в кабинет и расхохотался. Шутник.