«Мы собираемся спасти твою маму», - сказал я ребенку. «Но мне понадобится твоя помощь. Ты должен делать именно то, что я тебе говорю, понимаешь?»
Она внимательно слушала, и мы вместе спустились по лестнице, крики Эмили на мгновение стихли. Ее снова допрашивали. Я не мог игнорировать жгучую боль в ноге, но ненависть заставила меня не обращать на нее внимания. Пока Герда мчалась из сарая обратно к дому, я забрался на трактор, прикрепленный к четырехдисковому плугу. Русский с ремнем поднял руку, чтобы снова начать избивать Эмили, когда ребенок выбежал на место происшествия.
«Прекрати», - кричала она. «Я скажу тебе, где он. Он сбежал вон там в овраг. Он там прячется».
Улыбка Ванускина была торжествующей. Он сразу же направился к оврагу с ружьем в руке. Остальная часть его команды последовала за ним по пятам. Я подождал, пока они будут спускаться по крутым склонам. Я хотел дать им время углубиться в овраг. Потом я завел трактор и вылетел из сарая. Он спрыгнул с крутых склонов в овраг, чуть не перевернувшись на меня. Я включил дисковые плуги на большой скорости, и их жужжащие, вихревые движения вызвали гул. Я знал, что спуск плугом по крутым склонам оврага не принесет много пользы, но это был либо погнутый плуг, либо сломанное тело Эмили. Я подумал, что Эмили предпочтет первое. Русские мчались через овраг, раскинувшийся горизонтально, когда грохот трактора, въезжавшего в овраг, заставил их кружиться как одно целое. Я поставил трактор высоко, приподнял вращающиеся лопасти примерно на полтора фута от земли и зафиксировал их на месте. Я лежал на сиденье трактора, ноги свешивались за спинку сиденья. Подняв руку одной рукой, я управлял трактором скорее инстинктивно, чем зрением. Я слышал, как ливень пуль врезался в металл плуга и трактора, рихошотируя от рамы плуга. Слишком поздно Ванускин и остальные увидели, что происходит. Они попытались карабкаться по крутым склонам, но снова упали. Плуг был уже на них, вращающиеся стальные диски гудели своим круговым движением. Я чувствовал лезвия, когда они поражали человеческую плоть и кости, слышал режущие, хрустящие, скрежетанные звуки и слышал ужасные крики людей, разрезаемых на куски. Было тошнотворно, и у меня возникло искушение потянуть рычаг, останавливающий жужжание лезвий, но я подумал о женщине, которая умерла из-за заботы о мире, о прекрасном старике, ползающем по полу, о восьми блестящих умах, доведенных до идиотизма. .
Я лежу ровно и отпускаю трактор вперед, выставляя перед ним вращающиеся дисковые ножи. Когда наступила тишина, когда закончился последний из прерывистых криков, я включил трактор и двинулся в ущелье. Лезвия сделали свое дело. Сцена впереди меня не для чувствительных. Я попятился к концу оврага и выбрался наружу.
Когда я подошел к дому, Герда
уже развязала мать, накинула на нее халат и помогла ей лечь в постель. Тело Эмили все еще дрожало, все еще дрожало, и ее рыдания наполнили комнату, когда я вошел. Она посмотрела на меня, и страх все еще был свеж в ее глазах.
«Все кончено, - сказал я. «Они не вернутся». Мне не нужно было больше говорить. Я послал Герду пасти коров с приказом держаться подальше от оврага. Сдернув с нее одеяло, я позволила глазам бродить по мягкому, полному телу Эмили, покрасневшему от выпуклых рубцов и уродливых отметин. У нее были закрытые глаза, но она протянула руку и взяла меня за руку, я принес полотенца, горячую воду и нежно купал ее горячими компрессами. Я оставил ее в постели, а когда позже вернулась Герда, я приготовила для нас ужин.
«Теперь мое время работать медсестрой, - сказал я. Я спросил, есть ли поблизости озеро, кроме того, в которое я попал, когда выпрыгнул из поезда. Она сказала, что к северу, примерно в десяти милях, протекает река, которая быстро бежит через горы. После полуночи я сел на панельный фургон Volkswagen и поехал в овраг. Используя лопату и одеяло, я погрузил останки группы НКВД, привез их к реке и сбросил. Это было ужасное дело.
Когда я вернулся, мне захотелось выпить, просто чтобы огонь уничтожил вкус во рту. Я был удивлен, обнаружив, что Эмили проснулась и села в постели, ожидая меня. На мой вопрос она указала на шкаф, где я нашел бутылку кюммеля. Я налил два стакана, и сильный аромат тмина был долгожданным вкусом. Я села на кровать рядом с Эмили, и, хотя она была в ночной рубашке, я заметил, что покраснение и приподнятые области значительно уменьшились. Мы закончили кюммель, и я почувствовал ее руку на своей груди. Ее лицо повернулось ко мне, и она приподняла губы. Я поцеловал ее нежно, нежно. В этой женщине было что-то нежное.