— Тут к тебе пришли, Василий — объяснил он.
Мать Сережки в первую минуту не узнала брата, так он изменился за десять лет, как ушел из своей деревни. Он и похудел, и оброс окладистой бородкой, и точно сделался ниже ростом. Поздоровавшись с сестрой, он как-то растерянно заговорил:
— Знаю… все знаю… Ну, что же делать!.. Все под Богом ходим. Как-нибудь надо жить… Помаленьку устроимся…
Он покосился на Сережку и почесал в затылке. Мать заметила это движение и удержалась, чтобы не разреветься.
— Ну, пойдемте… как-то нерешительно предложил дядя Василий. — Я тут близко живу… Да, угораздило тебя, Марфа… Ну, да переговорим после…
Они перешли дорогу, повернули влево и пошли на двор двухэтажного деревянного дома. Дядя Василий делался с каждым шагом все мрачнее… В глубине двора стоял покосившийся двухэтажный флигель, куда они и вошли.
— Держи левее — повторил несколько раз в темноте дядя Василий. — А тут прямо…
Марфа с трудом поднялась по лестнице во второй этаж. Дядя Василий ждал в дверях.
— Кого это принесло? — послышался раздраженный женский голос из-за ситцевой занавески, разделявшей большую грязную комнату на две половины.
— А из деревни… — неохотно ответил дядя Василий, с ожесточением бросая свою фуражку куда-то в угол. — Значит, сестра… да…
«Чистая половина» освещалась дешевенькой лампочкой. На столе в переднем углу стояла приготовленной какая-то еда, а около нее сидела на стуле девочка лет пяти, сгорбленная и худенькая, как щепка.
— Ну, садитесь, так гости будете — приглашал дядя Василий.
Из-за занавески выглянуло испитое женское лицо. Это была жена дяди Василия.
— Вот так обрадовали, нечего сказать — проговорила она и засмеялась. — В самый раз, дорогие гости.
Марфа стояла у дверей, не решаясь снять своей котомки. Она в первый раз видела невестку, о которой дядя Василий писал всего раз, что «принял закон с девицей Катериной Ивановной».
— Чего стоишь-то? — тоже с раздражением проговорил дядя Василий. — Раздевайся… Катя, а ты, того, самоварчик сообрази.
— Да ты с ума сошел! — послышалось из за занавески. — У нас не постоялый двор, чтобы поить чаем встречного-поперечного…
— А ты помалкивай, — уже грубо заметил дядя Василий. — Пожалуй, лучше так-то будет. Не встречные-поперечные пришли, а родная сестра, Марфа Мироновна. Так это и чувствуй…
— Всякая деревенщина полезет в избу…
Дядя Василий быстро ушел за занавеску, и оттуда послышались глухие всхлипывания.
— Чего дерешься-то, идол? Каторжная я вам далась, што ли…
Дядя Василий вернулся к столу такой бледный и долго, молча, гладил по голове свою девочку. Он тяжело дышал и несколько раз смотрел злыми глазами на занавеску. Мать Сережки медленно и с трудом сняла свою тяжелую котомку, мокрую кофту и осталась в деревенском сарафане. Ее больше всего смущало то, что она может «наследить» грязными башмаками, а снять их не решалась. Ссора дядя Василия с женой из-за нее тоже не обещала ничего хорошего. Так уж все шло одно к одному… Сережка смотрел на мать и на дядю и начинал бояться последнего. Когда дядя Василий опять хотел идти за занавеску, Марфа его удержала за рукав.
— Не надо, Вася…
— Ах, оставь… Ничего ты не понимаешь. Катя, ты сейчас иди к свояку и позови его чай пить…
— Так и побежала…
— Ты опять?
Послышалось сморканье, а потом Катерина Ивановна, накрывшись платком, быстро вышла из комнаты. Дядя Василий проводил ее глазами, покрутил головой и проговорил совсем другим голосом:
— Марфа, ты не подумай, что Катя злая. Так, стих на нее находит… А спускать ей тоже невозможно. Ни, Боже мой… Способу не будет, ежели ей покориться. А так она добрая…
— А ты бы все-таки, Вася, ее не трогал — нерешительно проговорила Марфа, поглядывая на дверь. — Родня родней, а она жена…
— Ничего, все обойдется.
Дядя Василий подозвал Сережку, поставил его перед собой, пощупал руки и грудь и проговорил:
— Ничего, мальчуга хороший… Пристраивать его привела, Марфа?
— Уж и не знаю, Вася, как быть… Дома-то не у чего ему оставаться. Избу продали, лошаденку продали…
В ее голосе послышались опять слезы, но она удержалась, потому что дядя Василий нахмурился.
— Ладно, ладно, сестра… Будет. «Москва нашим слезам не верит», говорили старики. Устроим мальчугу, вот как… А ты на Катю не обращай внимания. Обойдется помаленьку…
Время от времени дядя Василий гладил свою девочку по голове и приговаривал:
— Смотри, Шурка, какие ребята в деревне-то растут! Вон какой крепыш… Не то, что ты.