— Это было в середине X века, — неуверенно проговорил я. — Столица Византийской империи Константинополь, глубокая ночь. Тёмные окна императорского дворца. Только в одном из них горит свет. Третий император македонской династии, мыслитель и историк Константин Багрянородный, принимает вызванного среди ночи во дворец молодого аристократа Стилиона.
Император задумчиво говорит:
— Никогда еще со времен самого Юстиниана Великого так не восхваляли империю и императора художники, поэты, музыканты и риторы. Но я не обманываюсь. Подобно тому, как кузнечики в поле стрекочут особенно яростно перед бурей, так хор льстецов поет особенно громко перед катастрофой. Да. Это именно так, — твердо проговорил он. — Империя процветает, но неодолимо зреют внешние и внутренние силы, ведущие ее к гибели.
Стилион слушал молча, не двигаясь. Этот тридцатилетний патриций принадлежал к старинному знатному роду, насчитывающему с десяток поколений. Среди его предков были послы, генералы, главы провинций, магистры и другие высшие чиновники империи. Среди них был даже один "логофет дрома" — чиновник, ведавший государственной почтой и приемом послов. Сам Стилион в свои тридцать лет успел уже, состоя в свите посла, побывать в Персии; он воевал в Египте, Сицилии и Болгарии. Став "протокарабом" — капитаном корабля, — принимал участие в нападении на гнездо арабских корсаров — остров Крит.
Образованный и циничный, изнеженный и мужественный, он одинаково равнодушно мог спать и на камнях, и на бархатном ложе, с насмешливым безразличием принимал как победу, так и поражение.
Поэтому он не дал себе труда поволноваться, когда, разбуженный посреди ночи самим начальником императорской гвардии, он был тайно приведен во дворец и выслушивал здесь то, чего не должен слышать никто. Между тем Константин продолжал:
— Империя окружена могущественными врагами. Еще Юстиниан Великий говорил, что для победы над врагом надо его знать. Мы же знаем о многих из варваров только то, что они хотят. Послы, которых я направляю в разные страны, вместо того чтобы находить и подкупать соглядатаев, сами оказываются подкупленными. Ты знаешь об этом.
— Государь! Вы говорите со мной так откровенно, как говорят либо с очень близкими друзьями, либо с осужденными на казнь.
— Как знать, — с легкой, печальной полуулыбкой ответил император, — может быть, тебе предстоит именно этот выбор.
Стилион, хотя ничем не выдал себя, внутренне содрогнулся. Он хорошо знал эту печальную полуулыбку, с которой император, не задумываясь, отправлял на гибель тысячи людей, как это было во время памятной экспедиции на Крит в прошлом году.
— Что ты знаешь о pyccaх? — внезапно спросил император.
— Почти ничего, — пожал плечами Стилион. — В прошлом году шестьсот руссов, служивших в твоей армии, высадились вместе с нами на Крите. Сражались они храбро и почти все погибли.
— Так вот слушай. Мне было всего два года, когда русский архонт Олег едва не взял Константинополь и прибил свой щит на Золотых воротах, а еще через четыре года нам пришлось заключить унизительный договор с Русью. Девять лет назад, когда мы разорвали этот договор, новый русский архонт, Игорь, на множестве кораблей подошел к Босфору. Мы сожгли эти корабли греческим огнем, но варвары перебрались насушу и провели в империи еще два месяца, грабя Вифинию.
— Об этом я кое-что знаю, — процедил Стилион. — Тогда был убит мой отец.
— Через три года, — словно не слыша слов Стилиона, продолжал император, — Игорь направился в новый поход, и только ценой дорогого откупа и нового договора удалось остановить его войска в низовьях Дуная. Теперь на Руси правит архонтесса Ольга. Она благосклонно внимает канонам нашей святой веры, но я не думаю, чтобы это могло помешать новому вторжению. Руссы — опасный противник. Они мужественны и храбры. Особенно опасны руссы тем, что о них мы мало что знаем.
Ты будешь моим послом в стране руссов, но послом тайным. Ты будешь жить одной жизнью с ними и изучишь все: их военную мощь, их религию, их экономику. Ты узнаешь, как они строят и любят, воюют и ненавидят. Возвращайся через год. Если ты будешь ранен, болен или попадешь в плен, пришли мне донесение и запечатай его вот этим перстнем.
Император снял с пальца тяжелый серебряный перстень с печаткой.
— Готов ли ты? Запомни! У нас нет сил для победы в открытом бою. Зло, преступление, смерть во имя процветания и могущества империи есть благо.
Оставаясь все так же равнодушно-бесстрастным, Стилион сказал:
— Я готов.
Через несколько месяцев после этого разговора в погожий летний вечер на утлой лодке пересёк один из рукавов Дуная высокий человек в темном плаще, заколотом у плеча круглой железной фибулой. Из-под плаща его виднелся кожаный передник и висевшие на широком поясе клещи, молоток, напильник, волочило. Обутый в сыромятные постолы, он шел неспешной, развалистой походкой простолюдина. Так вступил византийский патриций Стилион на берег дунайской старицы, где возвышались каменные стены крепости ромеев, где вспомогательные войска состояли из воинов-печенегов, а оружие для византийского гарнизона ковали болгарские кузнецы.