Днем бы Тори первым посмеялся над собой. Но сейчас была ночь. И яркая луна на ущербе. Так что, выхаживая по палубе яхты, он то и дело поглядывал на четкий силуэт флейтиста на вершине кучи камней. Да и сама куча начала напоминать какие-то чуднЫе развалины.
Тори хмуро глянул на нос яхты, где лас Арак о чем-то шептался со вторым рабом. Ох, неладно здесь что-то. А что неладно, и понять нельзя.
— Джарет, послушай, — Арак вцепился в его рукав, — я всё думаю про Лекку. И я не могу поверить, понимаешь? Не могла она покончить с собой. Никак не могла! Она не такая… была.
— Иногда люди совершают совершенно неожиданные поступки, — отмахнулся Джарет. Ему хотелось спать, но еще больше хотелось за оставшиеся часы выиграть пари.
— Я ее хорошо знаю… знал, — Арак упрямо нахмурился. — Ты уверен, что ее никто не подтолкнул?
— Под «никто» ты подразумеваешь Аниалу? — Джарет зевнул. — Она стояла далеко. А у Лекки был повод. Мне приходилось видеть, как из-за любви убивали себя и гораздо более сильные люди.
— Да, наверное.
Судя по тону, Арак остался при своих сомнениях. Но замолчал и ушел в каюту. Джарет задумчиво посмотрел на небо. Где-то совсем рядом дверь. Обидно, что он ее не видит. Сюда бы Алиссу…
Джарет спустился по трапу и обнаружил, что каюта Аниалы заперта изнутри. Проклятье, нужно было забрать себе ключ! Ганконер прав, он слишком привык полагаться на магию. И в результате делает ошибку за ошибкой, не замечая очевидных вещей. Конечно, замок можно взломать. Но это уже будет нарушением правил игры.
Джарет открыл соседнюю дверь. Арак уже спал, неловко свернувшись на кровати.
«Намаялся», — усмехнулся Джарет. Он больше не видел снов о их прошлой жизни. Но необъяснимая нежность осталась. Арак вздохнул во сне. Джарет запустил пальцы в его волосы, принялся перебирать спутанные пряди. А ведь сам он выглядит еще хуже. Кожаный костюм едва ли высохнет до утра. При мысли, что придется заявиться на Авалон в матросской робе, Джарет передернулся. Впрочем, это еще не самое худшее, что может случиться.
«Это самая долгая ночь в моей жизни», — Ганконер то задремывал, рискуя свалиться со своего наблюдательного пункта, то снова вскидывал голову, пытаясь высмотреть на темном горизонте первые признаки рассвета.
Удивительно, но усталость его прошла. Голова больше не болела. А ночь была до странности теплой, словно этот неприветливый мир решил напоследок приласкать своих невольных гостей.
Когда, по ощущениям Ганконера, ночь перевалила за половину, он предпринял еще одну попытку. Авалон не появился, но, закончив играть, Музыкант ощутил необъяснимый прилив сил.
— Это ты помогаешь мне? — он положил флейту на колени. Провел по ней ладонью. — Почему именно сейчас? Или на этих островах граница между мирами тоньше, и сюда просачивается магия?
«Граница здесь и вправду тонкая».
Ганконер обмер, услышав в голове мелодичный голос.
— Ты… — он облизнул губы, — О боги… Почему?
«Что почему, Музыкант?»
Ганконер сосредоточился.
— Почему ты не говорила со мной раньше?
«Я говорила, но ты не слышал. Однако этот мир — особенный. Здесь родились те, кого вы зовете Древними».
— Ты — одна из них?! — прошептал Ганконер. Во рту разом пересохло. — Ты — ровесница Перекрестка?!
«И Лабиринта тоже, — флейта засмеялась. — Ты удивлен? Да, мы очень разные. Но при этом одной природы. Перекресток — это те из нас, кто сильнее других желал власти. Те, кто был уверен — только они знают, как надо строить мироздание».
— Они и теперь уверены, — Ганконер вспомнил, как решительно и безжалостно действовали силы Перекрестка, удаляя из своих миров всё, что мешало их порядку.
«Уже нет. Но в своих ошибках они никогда не признаются. Просто позволят другим их исправить».
— Мы действительно сможем вернуться? — Ганконер ощутил, как поднимается внутри него пузырящаяся радость.
«Разумеется. Авалон уже близко».
— Ты… — Ганконер нерешительно дотронулся до флейты. — Ты простила меня?
«За что?»
— За то, что я тебя проиграл.
«Ах, это… Ты проиграл, потому что мне нужно было некоторое время побыть в Лабиринте. У нас свои дела».
— Он живой?!
«Я ведь уже сказала, Лабиринт — один из Древних. Не самый сильный, правда. Ты сам видел, как он пострадал, когда вы сражались с мастером колец.»
— Ты была там? — ахнул Ганконер. — Ах да, конечно… А Лабиринт может разговаривать?
«Полагаю, теперь, когда мы вернулись в игру, он найдет способ общаться с Джаретом».
— А ты сможешь разговаривать со мной, когда мы вернемся?
«Едва ли. Разве что во сне, но это не наверняка».
— Ты ведь не флейта… — Ганконер запнулся, подбирая слова, чтобы точнее сформулировать свой главный вопрос. Он мало знал о Древних. О них никто ничего толком не знал. — Я хочу сказать, ты не всегда была флейтой, верно?
«Верно».
— А тебе можно вернуть прежний облик?
Флейта не ответила. Молчание затягивалось, и радость Ганконера стремительно таяла.
— Я тебя обидел?
«Нет, — ее голос звучал совершенно спокойно. — Но есть правила, которым подчиняются даже Древние. Этих правил немного, но они есть. Вы их тоже знаете. Они сохранились в сказках».
— Ты не можешь сама стать прежней? И не можешь рассказать мне, как тебе помочь?
«Ты редкостный умница, Музыкант».
Ганконер прикусил губу. Он действительно хорошо знал сказки.
— А если я отыщу способ расколдовать тебя? Ты будешь рада?
«Я — да».
— А кто не будет рад?
«Если подумаешь, то сам найдешь ответ».
— Неправда, — он бережно взял флейту на ладони и поцеловал. — Мне неважно, как ты выглядишь. Я твой. Навсегда.
«Я ведь могу поймать тебя на слове, Музыкант. Впрочем… До этого еще нужно дожить, а здесь и сейчас пора встречать рассвет».
Аниала спала урывками, при каждом шорохе хватаясь за револьвер. Не дожидаясь рассвета, поднялась на палубу. Тори Эник переоценил свои силы, сон всё же одолел его. Аниала с усмешкой посмотрела на привалившегося к мачте человека. Бесшумно положила у его руки револьвер.
Человек гораздо податливее, чем полукровка. С Араком ей пришлось бы изрядно потрудиться, заставляя стрелять в Ганконера. А этот рыбак сделает для нее всё, что угодно по первому приказу. Теперь главное — не упустить момент.
С острова донеслись звуки флейты.
— Проснись, — Аниала мягко провела ладонью по лицу Тори.
Он открыл глаза и замер, пойманный в ловушку ее взгляда.
— Этот раб опасен. Он из фей. Ты ведь знаешь, что нельзя верить феям?
Эник покорно кивнул.
— Убей его. Но сначала стреляй в его флейту. Иначе она сведет тебя с ума.
Эник взял револьвер, поднялся и, механически переставляя ноги, направился к борту. Опустил трап. Аниала дала ему спуститься на берег и пошла следом. И вдруг почувствовала, что уже не одна на палубе.
— Вышла встречать рассвет? — Джарет широко улыбнулся и тут же посерьезнел, увидев направленный на него револьвер. — Что случилось?
«Проклятье! Почему ты не спишь?!»
— Извини, — Аниала кивнула на берег. — Тори послышались голоса. Я дала ему оружие, и он пошел на разведку.
— Разве второй револьвер не у Арака?
— Нет, он вернул его мне.
— Напрасно, — Джарет метнулся к трапу. — Не нравится мне, куда идет этот Тори!
Когда они спрыгнули на берег, Эник уже подходил к нагромождению камней.
— Нет! — Джарет уже понял, что сейчас произойдет. — Стреляй в него!
Два выстрела прозвучали почти одновременно. Музыка оборвалась. Ганконер пошатнулся и упал. Эник уронил револьвер и закричал, схватившись за простреленную руку. Аниала выстрелила снова. На этот раз точно в голову.
Джарет сорвался с места, перепрыгнул через труп и одним махом взлетел на груду камней. Ганконер лежал, свернувшись клубком.