Усилия оказались излишни. Корабли стояли в порту; вывески и флаги на улицах развевались — но повсюду стояла тишина, как в послеобеденном саду. Лишь птичьи трели и редкий собачий лай нарушали ее.
Улицы оказались пусты. У некоторых домов попадались опрокинутые бочки, ведра, разбросанный мусор. У строений похлипче снесло крыши, покосило стены. Один из переулков, мимо которого они шли, перегораживало поваленное деревце. Перевернутые лавки, битые глиняные сосуды — все выглядело, как после сильного урагана.
— Можно не сомневаться, здесь была какая-то волшебная хрень, — с важным видом ляпнул Таджи. — Ну, точно!
Они наконец-то увидели людей: тощего паренька в лохмотьях и маленького мальчика в одной грязной повязке. Оба были до полусмерти напуганы. Увидев целый отряд чужаков, они завопили и упали на колени, прижали лбы к утоптанной земле.
Ранжисона подбежал к ним и затараторил что-то на местном наречии, размахивая руками. Следом за ним к детям подбежал и Таджи, и братья принялись поднимать бродяг из пыли. Те что-то лопотали, хватали канонира за руки и плакали.
— Что стряслось? — шепотом спросила Брисигида одного из сардан, кто немного понимал по-арделорейски.
— Утром была волна, — поспешно пояснил канонир. — Но не вода. Воздух. Много люди упали, болели, — продолжил он. — Теперь прячутся. Боятся.
— А эти двое? — встревожилась Брисигида.
— Им негде прятаться, — буркнул другой канонир. — Бездомные.
Ранжисона тем временем подозвал одного из своих людей, вручил ему пару серебренников и отослал. Таджи тоже обшарил карманы, но искал не монеты, а свой перекус. Он торжественно вручил сверток с вяленым мясом пацанам и тут же схлопотал от старшего брата подзатыльник.
— Ты что! — донеслось до жрицы. — Голодным нельзя сразу мясо!
Брисигида протиснулась между спин сардан.
— Дай помогу, — сказала она Ранжисоне. — Ну-ка…
Девушка давно не видела таких бродяг. В Славире жрицы заботились о том, чтобы даже самый распоследний бедняк был как следует накормлен и мог где-то переночевать. В провинциях дело обстояло похуже, но все же до такого редко доходило: у малыша живот вздулся от голода; оба ребенка явно нередко бывали жестоко биты.
Брисигида боялась сканировать их тела дальше. Молодым мальчишкам нередко доставалось и кое-что похуже побоев. Узнать о таком — все равно что сунуть голову в ведро, полное жидких вонючих помоев, и хлебнуть пару глотков. Жрица вдохнула поглубже и продолжила. Чтобы вылечить человека, надо знать, что лечить.
— Гадство, — прошептала она. — Какие же люди все-таки свиньи… некоторые…
Когда она закончила с лечением, прибежал сардан, отосланный Ранжисоной. Он был зол, а на кулаках Брисигида заметила ссадины.
— Боятся они, значит, — плюнул Ранжисона. — Даже миску бульона отказались продать?
— Считают, что боги гневаются, — ответил ему мужчина. — А все, кто не сидит по домам — грешники, навлекают еще худшую казнь.
— Ранжисона бы им показал гнев, — фыркнул главный канонир. — Как там ваша милая старушка говорит? Наконец охренели!
— Вконец, — поправила безучастно Брисигида. — Вконец охренели… Ранжисона! В Сарданафаре везде так?
Сардан смутился, будто имел какое-то отношение к тому, что по улицам Шанафара шляются голодные беспризорники.
— Не везде, — ответил за него Таджи. — Но много где. Гнид хватает.
Канонир, вернувшийся из таверны, все-таки принес правильную еду для мальчишек. Он дал им большую миску с куриным бульоном и свою походную ложку. Еще одну одолжил Таджи. Бродяжки, уже успевшие проникнуться недоверием и страхом ко всем вокруг, смотрели на него, как на спустившееся с небес божество. Что не помешало им тут же наброситься на еду. Младший потянулся было к мясу, но Брисигида мягко остановила его, а Ранжисона пояснил:
— Рано другое есть. Кишки свернутся.
Старший наелся быстрее и уже вовсю рассказывал канонирам и жрице, что у них случилось. Таджи и Ранжисона по очереди переводили.
Как уже сказал Брисигиде один из сардан, утром по городку прокатился чудовищный вал, который сломал и перевернул все, что попалось на его пути. Мальчишки уверяли, что видели источник ураганной волны.
— Белая дьяволица, — описал ее старший из беспризорников. — Худая, голая. Ее схватили ночью моряки в порту. Делали с ней, что обычно с девками портовыми делают, но дьяволица брыкалась, и ее сильно избили.
Брисигиде вдруг стало чудовищно, невыносимо жарко. Даже лицо запылало. У Таджи на лице появились жесткие желваки. Бродяжка продолжал.
— Мы подождали, пока моряки пойдут спать, и отнесли ее подальше от порта, чтобы они ее больше не трогали. Не смогут найти — не смогут обидеть, — рассуждал мальчишка.
“Мать моя, богиня Триединая, — взмолилась она про себя. — Как допускаешь непотребство? Разве можно детям так жить?” Жрица, конечно, не винила в людских бедах высшие силы. Просто так было легче собраться и подумать, чем можно помочь.
— Нас застукали, когда мы ее несли на окраину, — хлюпнул носом бродяжка. — Били, потом прогнали. А когда хотели белую снова бить, поднялась волна! — он поднял руки, показывая, какая большая она была. — Но нас не сбило. Поэтому люди попрятались, а нас пускать никто не захотел.
— Покажете, где лежит девушка? — спросил Ранжисона.
Парнишка втянул голову в плечи. Младший наконец-то расправился с бульоном.
— А вы не будете ее бить? — спросил он хриплым тоненьким голоском.
— Нет конечно, — пробасил сардан. — Если боитесь за нее, проводите только мою подругу, — он показал на Брисигиду.
— Ты ее вылечишь? — Таджи перевел вопрос младшего для жрицы.
Та закивала, с трудом справляясь с тем, чтобы нормально дышать. Руки у жрицы слегка тряслись.
— Проводим, — решил наконец старший из ребят. — Все равно вас больше.
“Белая дьяволица” лежала точно, как описал Данатос: в луже помоев, скрутившись так, будто пыталась спрятаться внутри несуществующей раковины, избитая до черных пятен, до кровавых потеков. На внутренней стороне бедер крови оказалось больше всего.
Брисигида вдохнула и выдохнула, снова вдохнула поглубже. “Только не впадать в ярость, — приказала она себе. — Злость не исцеляет ран. Неистовство не помогает срастаться костям. Ох, Триединая, прибудь со мной, пока я не впала в греховный гнев!”
Сарданы достали приготовленные жерди и ткань, соорудили крепкие носилки. Ранжисона и в одиночку был способен унести бедняжку, но Брисигида настояла на носилках — чтобы не тревожить девушку лишними перекладываниями.
— Так вы ее знаете? — удивился старший из их помощников.
— Нет, — покачал головой Таджи. — Мы только знали, что здесь есть человек, которому нужна помощь.
— Что теперь будет с ними? — Брисигида кивнула на мальчишек. — Им нельзя здесь оставаться.
— Эй, ребятки, — Ранжисона присел перед бродягами на корточки. — Вас теперь здесь невзлюбят, наверное?
Старший пожал плечами.
— Кто нас когда любил, — равнодушно ответил парнишка.
— Осилите пару дней пути?
Мальчишки переглянулись. Оставаться в городе было страшно, но уйти — тоже.
— Мы не умеем охотиться, — насупился старший.
— А если мы дадим вам припасов? — подхватил один из сардан. — И провожатого?
Ранжисона коротко взглянул на него и кивнул, мол, верно, сам и пойдешь.
Младший без раздумий прилип к высокому чернокожему воину, обхватив тонкими руками его колени — выше достать не мог. Сардан неловко улыбнулся, потрепал малыша по голове.
— Ранди чует хороших людей, — сдался старший. Подумал немного и добавил, будто пробуя давно забытое слово на вкус: — Спасибо…
— Добро, — расцвел в улыбке Ранжисона. — Припасов захватим, и мой друг отведет вас туда, где живет моя невеста, Афанса. Но у нее не забалуешь! — он шутливо погрозил пальцем. — Нужно будет по хозяйству помочь. Воду носить, скот пасти…
Старший гордо вскинул голову.
— Мы бездомные, а не лентяи!
***
Феликса никогда не видела Брисигиду в такой ярости. Она ходила по палубе — скорее даже бегала — как дикая кошка, фыркая, вскрикивая и рыча.