— Все еще уверена, что волноваться не о чем? — Феликса бросила яростный взгляд на вцепившуюся в комод Маронду.
— Посмотрим, — прошипела старуха, пытаясь удержать свой посох.
Напряжение в каюте нарастало: вещи бились о стены, рискуя покалечить двух женщин у двери; стакан с водой, в котором целительница смачивала повязки, разбился совсем рядом с виском Феликсы. Дышать в такой дикой круговерти становилось тяжело.
— Ты ведешь себя не как кот! — сердито прошептала Маронда. Феликса надеялась, что Данатос расслышит ее за стуком посуды и свистом воздуха. — Сделай что-нибудь кошачье!
Феликса в очередной раз уклонилась от летевшего в ее сторону предмета. “Маронда что-то мудрит, — раздраженно подумала она. — Как можно сделать что-то кошачье? Лапу начать вылизывать? Он и так лежит под боком, мохнатый и теплый…”
Данатос обернулся на них, тряхнул усатой мордой и…
…замурлыкал. Так, что было слышно даже сквозь звуки летающих и бьющихся предметов.
Вещи тут же попадали на пол. Правая рука девушки, вцепившаяся в простыню, мгновенно разжалась. Левая неуверенно вздрогнула. Данатос, заметив это, подался головой вперед, ткнулся в бледную ладонь.
— Котик… — выдохнула Странница, не открывая глаз. — Не уходи, пожалуйста…
Феликса тяжело привалилась к стене. Она вся успела покрыться испариной. “Уже и забыла, каково это — потеть от страха, — усмехнулась она. — Надо было ближе к вечеру идти, когда кровушка выветрится…” Данатос исправно мурлыкал, подставлял голову под ласковую руку.
Феликса отдышалась, нашла на полу опрокинутый табурет, села на него. Маронда предпочла крепкий стул — он твердо стоял на ножках. Тоже был прибит к полу, как и другая мебель. Чародейка заметила, что из ножки кровати торчат расшатавшиеся гвозди.
— По-арделорейски говорит, — заметила шепотом Маронда. — Только как-то странно. Половину звуков как будто глотает…
— Я такого акцента не знаю, — так же тихо ответила Феликса. — Ни на юге, ни на востоке так не говорят.
Данатос посмотрел на Маронду, прижал уши: мол, нечего тут болтать понапрасну. Феликса подняла треснувшую миску — там еще оставалось немного мази. Цефора просила по возможности сменить повязки на ногах. Чародейка аккуратно сдвинула одеяло, и ее пробрала дрожь: часть бедер все еще была в крови. Отмыть девушку толком не удалось. Как только к ней прикасались, даже если это были женские руки, Странница дрожала и начинала кричать.
А вместе с криком поднимался ураган.
Чародейка как можно аккуратнее сняла несколько повязок с внешней стороны бедер — девушка даже не вздрогнула. “Фиговый из меня целитель, — досадовала она. — Но звать ради такой мелочи Цефору… и так вторые сутки с ней возится”. Феликса нанесла мазь, стараясь вспомнить и как можно точнее повторить действия Цефоры и Брисигиды. Когда мазь впиталась, Феликса прикрыла раны мягкой тряпочкой, не затягивая.
“Всю жизнь от целительства нос воротила, — Маронда воспользовалась телепатией, чтобы не тревожить больную. — Но избежать не избежала!” Феликса закатила глаза: “Хоть несколько минут могла бы без ворчания обойтись”, — ответила она наставнице.
— Кто здесь? — раздался хриплый шепот.
Феликса оказалась права: когда Странница наконец открыла глаза, те разительно отличались от остального лица, молодого и наивного. Без всяких морщин они казались частью древнего создания — два серо-зеленых источника; бесстрастные, глубокие, вечные.
— Друзья, — тихо ответила Феликса. — Мы забрали тебя на корабль, чтобы никто не обидел.
— Чтобы… — девушка прокашлялась. — Что? Никто не обидел?
Феликса прикусила губу. “Не сказать бы чего злого, — остереглась она. — Что из случившегося она запомнила?”
— Двое мальчишек, — девушка повернула голову к Феликсе, продолжая рассеянно гладить Данатоса в кошачьем обличье, — что с ними стало? Их не убили?
— Они живы и в полном порядке, — заверила ее чародейка. — Мы увели их из города.
— Зря, — вздохнула Странница. — Я хотела их поблагодарить…
— Мы заботились об их безопасности, — нахмурилась Феликса.
Девушка с глазами старухи посмотрела на волшебницу с легким прищуром.
— Почему я должна тебе верить? — сухо спросила она. — Или ей, шепчущей за моей спиной прямо у тебя в голове? — она кивнула на Маронду.
Старуха вздернула бровь и сложила руки на груди.
— А ты не должна, — хмыкнула Маронда. — Уж ли силенок не хватит самой разобраться?
Странница опустила веки. В каюте снова все задрожало, но не взлетело.
— Не могу, — прошептала девушка. Из-под век скатились две крупные капли. — Не выходит…
— Отдохни, — предложила ей Феликса. — Дани, ты побудешь с ней еще?
Кот-оборотень коротко мяукнул, показывая готовность помочь.
— Чудны дела твои, матушка… — шепнула Странница, с трудом поворачиваясь на бок. — Ладно, волшебница. Будем считать, что ты не злая. А теперь, пожалуйста, уйди.
Феликса помогла Маронде подняться с низкого стула, и они вышли из каюты. Мурлыканье Данатоса было слышно даже сквозь закрытую дверь.
***
Когда Джамир покинул госпиталь, элементали предоставили ему жилье в почетном районе — на одном из нижних уровней города-колодца. Как и другие здания, его домик сложили из матового белого камня, такого же, как стены пещер Матинеру. Камень казался не слишком прочным, зато на нем не сказывалось постоянное соседство с водой.
Самые богатые дома — и самые старые — строились из мрамора либо были им облицованы. В технологии Джамир понимал мало, зато точно мог сказать, что без его соплеменников такое строительство вряд ли обошлось. Другие строения обкладывали плинфой, тоже белой.
Леветир стал заглядывать к антимагу почти так же часто, как к цесаревичу. Элементаль задавал много вопросов про Цитадель, но еще больше — про земли горных магов, элементалей земли. Джамир честно старался вспомнить все, что мог, понимая, что это нужно для борьбы с узурпаторами. Но вспоминалось обидно мало.
— Должно быть, детские годы были не самыми счастливыми, — почесал затылок Леветир после очередного “не помню” Джамира. — И память тебе с милости богини отшибло.
— Я уже говорил тебе, я жил с теткой. У нее было еще трое своих, все старше меня. Спал в сенях, ел, что останется, от работы по дому отлынивал. Поколачивали меня временами, так у детей это запросто, всегда так.
Элементаль сдвинул брови.
— Не припомню, чтобы моя покойная матушка говорила мне, что можно бить других детей, — выдавил он наконец. — Ты помнишь, как оказался у тетки?
— Я был сопляк совсем, — пожал плечами антимаг. — Тетка сказала, что отца за долги забрали, а мать одна не справилась. Пуп надорвала и заболела.
— Ваши старейшины не заботятся о тех, кто потерял кормильцев? — нахмурился Леветир. — Я слышал, некоторые народы выдают вдов замуж за кого-то из родственников или друзей погибшего.
— Должником быть позорно. Никто не захотел брать мать к себе, наверное, — вздохнул Джамир. — Разве это все важно? Уж какое было детство, и семья какая нашлась. Других уже не будет.
— Цесаревича ты ценой жизни был готов защищать, — протянул Леветир. — На такое и за брата не каждый пошел бы.
Антимаг замолчал — задумался. Что ему с цесаревича? Разве что бежать помог. Вот только и жаль его, умного, до одури.
— Ему-то с семьей меньше моего повезло, — ответил наконец Джамир.
— Не всякий, кто нам близок по крови, — семья, — покачал головой Леветир.
Бывший антимаг решил, что это справедливо, хоть и непривычно. Он вспомнил, что в Цитадели запрещали выдавать кому-либо свое имя: порой и соратники не знали, как кого зовут, использовали прозвища. Только Владыка владел всеми настоящими именами. И убитый Джамиром палач.
Леветир пил горячую сумаду с травами. Джамир как-то попробовал сумаду неразбавленной и долго плевался от сочетания приторного сиропа и миндальной горечи. Наверное, поэтому разбавленной сумада ему тоже не понравилась, как бы местные элементали не нахваливали свой любимый напиток. В итоге Аня посоветовала ему малотиру, чай из горной травы-железницы, которая росла только у берегов Каракача. “Горцу — горное питье”, как она сказала.