— А давление воды? — настаивал Акыр. — Если этот леший сидит глубоко, тебя расплющит раньше, чем ты до него доберешься.
Феликса тоже об этом думала. Оставалось надеяться, что Древний, как и любое живое существо, должен дышать, а значит, сидит в какой-то пещере, где сохранился приток воздуха. Самой высокой точкой Драконьих островов была “голова дракона”. Ее вершина могла выходить на поверхность над уровнем воды, укрытая магией. Но магическим мог оказаться весь воздуховод. Феликсе оставалось только уповать на удачу.
— Погружаться слишком глубоко я не стану, — решила чародейка. — В крайнем случае, попробуем соорудить какой-нибудь сосуд для погружения.
— Мне не нравится твоя затея, — совсем по-отечески нахмурился Акыр.
— Особого выбора у меня нет, — напомнила Феликса.
Она отошла от стола с картами и стала готовиться к сканированию морской толщи и дальнейшему погружению: повесила на пояс несколько свинцовых грузов, соорудила на ногах ласты из металлических прутьев и вощеной кожи, прикрепила их к сандалиям, подаренным Серебристыми Форелями. Вместо сабли взяла с собой острогу — еще один подарок сардан.
Вместе с Марондой и парой гребцов они сели в шлюпку. Старуха запустила подготовленные чары, и море подсветилось золотистыми искрами. Вскоре искры сбились в плотные воронки и устремились в разных направлениях. Через несколько минут золото начало светиться под водой, показывая силуэт горного хребта и венчающих его вершин.
— Голова дракона должна быть в той стороне, — Феликса указала матросам направление. Те покачали головами — мол, вот уж диво так диво, — и стали грести.
Феликса удивилась, какими маленькими оказались Драконьи острова. Дракон таких размеров был исполином, а острова — небольшими клочками земли, чуть больше того, где они прятались в Паланийском архипелаге.
— Остановите, — попросила она гребцов. На плавание все же ушло немало времени, но место для стоянки кораблей выбрали удачно: дальше от “хвоста”, ближе к “голове” и “лапам”.
— Удачи, девочка, — Маронда сжала ее руку. Феликса едва уловила дрожь в ее голосе и вспомнила слова Элиэн.
— Я люблю тебя, — чародейка поцеловала старуху в лоб. Потом бросила последний взгляд на эскадру — три величественных корабля с едва трепещущими на ветру парусами — села на борт шлюпки спиной к морю и одним кувырком ушла в воду.
Маронда проводила ее озадаченным взглядом и потерла лоб.
***
Под водой Феликса провалилась во тьму, как в яму, полную чернил. Золотистое свечение от заклятия пропало. Чародейка оказалась полностью дезориентирована.
“По крайней мере, заклятие подводного дыхания действует”, — утешила себя девушка. Феликса попыталась зажечь огоньки на кончиках пальцев, но любимый трюк не сработал. Несколько мгновений она перебирала ластами, оставаясь примерно на одном месте — по ее ощущениям. На деле океан мог отнести ее на пару метров от лодки.
Чародейка прикинула по памяти, в какой примерно стороне должна оказаться голова дракона после того, как она нырнула. У нее не было даже приблизительной уверенности, что она выбрала верное направление, но если болтаться на месте, ничего не изменится.
Феликса поплыла медленно, стараясь направиться туда, где по ее прикидкам должно быть дно. Она зажала нос, готовясь выровнять давление с глубиной… но никакого давления не было. “Наверное, дно не в этой стороне”, — решила Феликса.
Но в какую сторону она бы ни двигалась, давление и боль в ушах так и не появилось. “Боль я могу списать на свою мертвецкую бесчувственность, — недоумевала она, — но давление воды я бы почувствовала! Хотя бы слухом!”
Здесь, в темноте, звуков оказалось удивительно много. Чародейка была так озадачена поиском направления, что не сразу поняла, что подобных звуков под водой быть не могло. Она различала звонкую размеренную капель; мягкий приятный звон, будто миллион стеклянных зведочек перекатывался в огромной хрустальной вазе; шелковистый шелест, напомнивший ей, как мать опускала балдахин над ее кроватью; клейкий треск, с которым расцветают растения и лопаются свежие почки при магически ускоренном росте…
Феликса перестала искать верное направление и позволила звукам и ощущениям нести ее тело, помогая им слегка ластами. Через несколько минут она начала различать сине-зеленые блики, а глаза стало намного меньше щипать от соленой воды. “Сейчас меня выбросит отсюда, — испугалась она. — Как ночью из сна…”
Блики становились все ярче. Разглядеть что-то кроме сине-зеленого свечения оказалось невозможно. Вскоре оно стало не просто ярким, а слепящим, и Феликса зажмурилась. Капель, звон и шелест стали четче; эти звуки доносились словно со всех сторон сразу, ввинчивались в мозг, ускорялись, рискуя довести чародейку до безумия…
… Волны ударили ее о скальную полку. Феликса судорожно вцепилась в подобие берега, несколько взмахов ногами вытолкнули ее вперед. Еще одна волна грубо толкнула ее дальше, и чародейка сильнее ухватилась за край поросшей острыми ракушками скалы, чтобы ее не слизнуло обратно в океан. Она ощупала все вокруг, нашарила следующую “ступеньку”, куда можно было взобраться, сняла уже ненужные ласты.
Подниматься пришлось в основном на ощупь, но иногда где-то дальше и выше вспыхивали бледные сине-зеленые светлячки. В этих вспышках стало видно, что острые краешки наростов на скалах — вовсе не ракушки. Это были самоцветы, сапфиры и изумруды, аквамарины, флюориты, аметисты, какие-то фантастические минералы, которых она никогда не встречала — камни, большинство из которых ни за что не могло бы соседствовать в природе.
Очередная вспышка высветила впечатанный в скалу череп — кристаллы самоцветов проросли прямо сквозь него. Еще череп. И еще. Скоро она поняла, что лезет практически по одним только черепам. “Если Анаштара символизирует источник мертвой воды, — подумала Феликса, — то второй Проводник должен бы вести к источнику живой воды. Но пока что-то не похоже”.
Очередная ступенька наконец вывела ее к источнику вспышек — огромной пещере. Она точно так же поросла щетками кристаллов, и свет отражался в них мириадами разноцветных бликов, в основном синих и зеленых. Сам светоч оказался крошечным: белое пятнышко размером не больше яблока.
Феликса застыла. Бликующие кристаллы были не главным чудом в этом месте.
Противоположная стена пещеры, та, от которой долетал пульсирующий свет, сплошь поросла лозами. Толстые, как древесный ствол, основания переплетались с нежными свежими ростками. Ростки же непрерывно ползли, крепли и выстреливали новые листья и гибкие усы, которыми цеплялись за старые участки. Стена лозы была такой плотной, что Феликса не могла различить за ней скалы.
Постоянно растущая лоза избегала одного места в центре — источника света и того, кто его оберегал. Белый светоч вспыхивал между двух светлых витых рогов. Рога принадлежали существу с бледной кожей, испещренной темно-зелеными татуировками. Те, казалось, тоже двигались и рисовали на его коже новые ростки, в то время как старые сохли, бледнели и исчезали. Ниже пояса тело покрывала блестящая темная сине-зеленая чешуя. Ноги по форме напоминали задние конечности горного козла, но копыта были гораздо мощнее.
Леший спал. Широкая грудь мерно вздымалась в такт пульсации светоча между рогов. Феликса боялась сделать шаг и разбудить его, боялась, что если он проснется, то лозы прекратят свой рост, светоч погаснет, и волшебная пещера погрузится во тьму, из которой она только что выплыла.
“И все-таки, как я сюда попала? — Феликса с досадой осмотрела израненные мелкими кристаллами руки. — И почему плыла сквозь тьму вместо океана?” Глядя на лешего, она все-таки придумала объяснение: должно быть, тьма — это сон Древнего, оберегающий священное место от вторжений. Но что тогда ее пропустило? “На Проклятых островах Анаштара сама вела нас к ней, — вспомнила чародейка. — Течения подхватывали корабли в тумане и гнали к острову. И так же, наверное, какая-то древняя магия ведет через тьму его сна”.