От роддома пошли на собрание на пункте технического осмотра вагонов. Павлу неинтересно, в делах вагонников он ничего не понимал. Но надо было куда-то деть себя. Ему хотелось кому-то доказать, как не прав Яков Сергеевич, обижая человека.
Помещение пункта было забито осмотрщиками, слесарями, смазчиками. Несколько человек стояло у входа. Гришка протиснулся, чтобы поймать самое главное. А то завтра выйдет на работу и, как новорожденный, ничего не будет знать.
Собрание, видно, началось недавно. Говорили о строительстве электрифицированных линий. Топырев не говорил, а кричал, чтобы слышали все. В помещении было душно, он вспотел, то и дело вытирал лицо темным платком.
— Каждое предприятие узла выделяет людей на эти работы. Мы тоже обязаны направить несколько человек.
— А как с зарплатой? — раздался из-за двери голос Дедюха.
— Выведем по среднему. Кого направить, вот вопрос.
— Ну, это соображай сам, — опять донеслись слова Дедюха.
— Если тебя, как на это смотришь?
— Ды куда ж меня? Всю жизнь с вагонами, а теперь пилюлю суешь. Иль тут нечего делать?
— Почему нечего? У нас тоже дел невпроворот. Поезда пошли по летнему расписанию. Поток увеличился. Он и дальше будет расти. Так что успевай поворачиваться.
— А зачем же людей отбирают?
— Надо!
— Смотри, коль надо. Сам шестеренками шевели.
— У меня такое соображение. Надо направить, кто помоложе. Дело новое, молодежь быстрее освоит. А люди постарше, поопытнее останутся здесь. Они должны справиться и со своей работой и с делами тех, кто уйдет на электрификацию. Как вы на это смотрите?
— Справимся, — прогудели мужские голоса.
— Вот ты, Дедюх, за Матузкова и за себя сумел бы?
— Поднатужусь.
— А Матузков согласен пойти? Есть Матузков?
— Есть!
— Согласен?
— Да я хоть камни ворочать, только бы лежа.
Рабочие засмеялись.
— Товарищи, уж коль заговорили о Матузкове, то я доложу такое. Чтоб нам потом не говорить об этом. Пожар помните? А горение букс? Ну вот, капитан милиции Малахов представление написал по этому делу начальнику отделения. Так и так, дескать Топырев служебное расследование провел необъективно. Ну, скажите, как можно иначе? Не мог я иначе! Ладно, из песни слов не выкинешь. Не будем об этом! Значит, необъективно. И по такому расследованию необоснованно лишили премии Матузкова, и так далее. Должен сказать, что Малахов повозился много, чертячье терпение, надо сказать. Теперь, значит, мне вкатили выговор…
— Тот самый, что отняли у Матузкова? — съехидничал Дедюх. — Ну и как он, тяжеловат?
— Да, если правду сказать, потяжелее, чем ему.
Вагонники засмеялись, одобрительно загалдели:
— Тише, товарищи! А теперь Матузкову благодарность, вот приказ, а еще за храбрость при тушении цистерны премию. Вот она, премия, в конверте. Иди сюда, Матузков.
Гришка стушевался. Если бы на ковер вызывали, шкурку сдирать, чтоб новая, почище, наросла, то меньше бы волновался. А так показалось ему стыдно. Все работают, не он один, а у них на глазах — благодарность и премию только ему.
— Матузков!
Гришка стал краснее свежего бурака. Для храбрости оскалил в улыбке белые ровные зубы и начал протискиваться к Топыреву.
— А еще, товарищи, новость. У Матузкова сын родился!
— Ого-о! Молодец!
— Не оплошал!
— Нечего ржать. Пожелаем хорошо воспитать его, и вот — подарок от нас и от месткома. Общий, чтоб на мелочи не распыляться.
Топырев, как фокусник, приподнял светло-зеленую коляску, потом картонную коробку с чайными чашками и тарелками, потом мягкий сверток с распашонками, детским одеялом и по-кукольному маленькими шапочками. Рабочие весело захлопали.
Обомлел, окончательно растерялся Гришка. Он взял в левую руку припухлый конверт с премией, правую положил на блестящую ручку детской коляски. На языке вертелись благодарственные слова людям, что устроили его семейству праздник. Надо говорить, а он стоял истуканом и от избытка чувств не догадывался, с чего начинать. Наконец сообразил и пальнул:
— После собрания все на экскурсию в наше депо.
Дружный хохот каменным обвалом грохнул на его слова.
— Тише, товарищи! — закричал Топырев. — Продолжим наш разговор…
«Да что я шепчу в кулак!» — осудил Павел себя. Он спрыгнул со ступенек, по узкому пешеходному мостику, поднятому над станцией железными, из старых рельсов, сваями, перешел пути.
Сейчас все было ясно и просто. Не стоило отдавать столько нервов скандалу с Яковом Сергеевичем. Давно бы надо зайти, и все улеглось бы.