— Хватит. Нельзя! — твердо, но по-чужому сдавленно ответил Осипов.
И враз перед Дементьевым сменился человек. Вместо могущественного великана Дементьев увидел опущенные плечи усталого человека, угадал его желание дождаться темноты, закрыться ею, передохнуть, набраться сил. Неужели этот усталый человек сомнет его — Дементьева, как сейчас лишил премии тысячи людей?
Осипов положил трубку. Он еще был на погрузке угля. Представлял, как его «нельзя» передается из управления дороги на Южное отделение, оттуда — на станцию, от дежурного по станции — машинисту, составителю, сигналисту, чтобы тот поднял красный флажок остановки задуманного дела.
— Ну, что будем делать? — уже с угрожающим напором обратился Осипов к Дементьеву.
В голосе не было прежней размочаленности. Это бросило Дементьева в дрожь. «Переходит в атаку! Надо принять противоядие, загородиться щитом. Такова судьба…»
— Я предлагаю, товарищ начальник дорога, снять Тузенкова. Он допустил крушение, как руководитель работы. Он не обучил людей правилам безопасности, а вывел на линию. Не чувствует он ответственности настоящего командира. Надо поставить вопрос перед следственными органами. Не попадет ли он под статью…
У Тузенкова задергалось под глазом. Уж чего-чего, а такого, да еще от самого Дементьева… Может быть, он хитрит, придумал замысловатый ход во имя спасения обоих? Не может, не должен сам Дементьев, на которого молился…
— Это недоразумение, что он оказался на посту начальника дистанции живой защиты…
— У меня диплом! — неожиданно для самого себя крикнул Тузенков.
— Кроме диплома надо еще кое-что иметь. — Дементьев многозначительно прикоснулся указательным пальцем к собственному лбу.
Стало страшно. Тузенков чувствовал, как под ногами расползалась когда-то твердая земля. Как жить, коль даже таким, как Дементьев, нельзя верить.
— Что ж, давайте решим с Тузенковым.
Осипов даже не взглянул, не потер лысину, — такой незначительной была для него эта личность.
На полных бледных щеках Тузенкова пролегли красные широкие полосы. Глаза, недобро заблестевшие, мгновенно остановились на Дементьеве.
— Решение такое: я отстраняю Тузенкова от работы… Без права когда-либо возвращаться на транспорт. Все! Вы свободны…
Если бы раньше знал, что впереди! Если бы можно было вернуться хотя бы на должность начальника участка!.. Тузенков долго сидел в привокзальном скверике. Зашел в закусочную, выпил стакан белой. Не подействовало. Голова по-прежнему гудела от нервного напряжения.
Посоветоваться бы с домашними. Мать, хотя и малограмотная, плохого не посоветует. Но — как? Петровское — не ближний свет. Телеграммой, что ли?..
— Теперь давайте с вами.
Дементьев с покорной тишиной в голосе сказал в ответ:
— Повинную голову меч не сечет.
— А я отсеку! Как бы вы ни склонялись!
Осипов не пожалел горла.
— Завтра в десять явитесь вместе с Тузенковым на оперативный разбор.
— Хорошо… Но как же все-таки со мной?
Осипова раздирало.
— Вы смеете спрашивать! В три шеи!.. Поставлю вопрос перед министерством, доложу как надо, и — пробкой!
Он что-то вспомнил, схватил телефонную трубку.
— Соедините с милицией! Кто? Капитана Малахова. Слушай, давно с перегона? Впрочем, не важно когда. Слушай, как только закончишь расследование, доложи. Надо потщательней.
Кинул трубку, глянул на Дементьева.
Тот встал, подумал, сейчас взять из ящика письменного стола электрическую бритву или потом. Отложил на потом. Неужели не разрешат в последний раз зайти сюда?
Он медленно плелся по незнакомой улице. Сладкой, сказочно спокойной казалась ему работа даже начальником дистанции пути. А ведь было время, он считал ее недостойной. Дожил. Жалеет о плохом… Это потеря надежды на хорошее будущее. Не потому ли жалко, что ничего подобного больше не повторится? Даже плохое в настоящих делах — все-таки жизнь…
Тысячу раз права Раиса Петровна. Надо было уйти в институт! Каким был олухом!
Тревожно и близко прогудел автомобиль. Оглянулся. Оказывается, он торчал на середине улицы. Свернул на тротуар, пошел дальше…
Рано утром Тузенкова поднял с постели длинный звонок. Подскочил к двери, рванул на себя. На площадке стояла сморщенная, усталая Наталья Ивановна.
— Молодой человек, телеграмма.
— А ты при чем? Без тебя принесли бы!
Его разозлила мысль, что уборщица прочитала ответ из дома и теперь конторские узнают. Ему, конечно, чихать на их злословие, а все же неприятно.