— Как же при чем?.. Я на почту поступила телеграммы разносить. Стаж зарабатываю, чтоб на пенсию хватило.
— Вот еще… новость. Я не подписывал приказ об увольнении.
— А Зимарин? Он заместитель… Тошно работать с тобой, право слово, тошно. Вот и ушла.
— Ну, хватит! До свидания.
— А чего жа… до свидания.
Он нетерпеливо разорвал бумажную ленточку, скреплявшую края сложенной вчетверо телеграммы: «Володя. Приезжай домой. Тут решим».
В сердцах пнул ногой, и дверь с грохотом захлопнулась.
В петровской больнице палата Якова Сергеевича выглядывала узким одностворчатым окном в неухоженные заросли сирени. Из-под темно-зеленых листьев коряжились сухие ветки. Павел тупым столовым ножом попытался вырезать тонкий сушняк. Ветки в его руках ломались с громким треском.
— Медведь, что ль, в кустах? — через открытое окно услышал он слабый голос Якова Сергеевича.
Тотчас высунулась Лена и резко махнула рукой: уходи!
— Неприятно будет! — громко зашептал Павел. — Начнет поправляться, поглядывать в окошко, а там вместо листьев голые ветки.
Опять махнула: не рассуждай, уходи!
Он вылез из кустов, обогнул широкий, из красного кирпича выступ больничного здания. Впереди Павла по дорожке шла Женька. Халат на ней игриво колыхался, ноги в белых туфлях на высоких каблуках переступали часто-часто, а шаги были короткими и неумелыми, словно что-то мешало идти нормально. Ждет — догадался Павел. Догнал, пошли рядом.
— Здравствуй, — сказал он.
Повернулась, смерила с головы до ног.
— Тесть, что ль?
— Почти.
Осуждающе хмыкнула.
— В городе новая мода завелась, без свадьбы…
— Это — где как. Между прочим, ты ему помогла поднять настроение… письмом. Поправится, спасибо скажет.
Женька остановилась. Светлые глаза слезливо блеснули.
— Тебе бы мою шкуру, не такое написал бы. Все люди как люди, а тут…
— А писать-то зачем, да еще такую чушь?
— Знаем, что писать, своим умом живем.
— Ух ты… Уехала бы отсюда. Глядишь, замуж вышла бы, жизнь по-новому устроила бы.
— Хорош советчик. Все вы хороши чужими руками жар загребать.
И уже с неукротимой обидой на весь мир застучала туфлями по твердой дорожке.
Палата была узенькая. Мимо кровати Якова Сергеевича, столика на трех ножках да раскладушки для Лены можно было протиснуться только боком. Павел, Ванек и Лена сели на раскладушку. Все трое уставились на Якова Сергеевича.
— Ну, что вы? Покойник, что ль? — прошептал Яков Сергеевич.
— Выкинь такие мысли! — потребовала Лена.
— Я… ничего. Это вы чегой-то… Хорошо тут, наверно, поправлюсь. Глуховато.
— Папа! Тебе не угодишь. То от гудков покоя нет, то…
— Правда, глуховато… Без привычки. Я бы тебе советовал уехать. Чего отираться? Сваты будут приходить, хватит с меня. А тебе с учебой надо управляться… Запустила.
— Нет! Не оставлю! Когда увижу, что все наладилось, тогда подумаю.
— Дурочка…
После долгого переезда из Кузнищ в Петровское в просторном кузовке санитарной «Волги», после душной усталости Яков Сергеевич думал, что напрасно связался с этим Петровским. Не все ли равно, где умирать.
Отлежался, казалось бы, отдохнул, пора и болям утихомириться. Но конца, как видно, не будет. Вот поговорил, и сразу… Сколько на разговор сил нужно, сколько воздуха! Нет ничего, а в груди уже невмоготу. Но как умолчать, глядя на своего младшего? Последние минутки. Сейчас уедет с Пашкой — и в армию. Доведется ли еще…
— Ванек! — тихо позвал Яков Сергеевич. — Ты смотри там. Я поправлюсь обязательно, а ты — смотри.
— Хорошо, папа.
— Отсрочку в военкомате не проси больше. Видишь, поправляюсь. Чего уж теперь.
— Хорошо, папа…
Ванек поцеловал отца в колючую от седой щетины впалую щеку, и у него заскребло в горле.
— Тебе, Павел, спасибо за все. Просьба такая: проводи уж там, как положено, по-людски. Чтоб не хуже других. И еще — поглядывай за хозяйством. Дом все-таки… Он всегда глаз требует. Ленка отдала ключи?..
С Леной прощались в коридоре. Она плакала. Павел утешал. Отец, конечно, вылечится; Ванек, плачь не плачь, все равно уйдет в армию, а их разлука… Ну какая это разлука?
Павел гладил косу, упавшую за спину, и целовал Лену в мокрые щеки.
Дома у Барумовых отъезжающих ждали. Отец уже сидел за столом, готовый открыть приготовленную по случаю бутылку вина.
— Егор Матвеевич, я не буду! — заявил Ванек.
— Как это — не буду! Теперь не маленький, теперь служивый. Ну, капельку, чтоб служба прошла как по маслу.