И вдруг… Сначала будто оговорился. Ни к селу ни к городу произнес слова «контактная сеть». При чем здесь контактная, когда с обычными осветительными линиями к путейским зданиям на перегонах едва управились? Опять повторил. На этот раз со словом «строительство».
Дементьев насторожился. Все яснее выплывало, куда клонит Соловов. Вот это ново! Об этом при Дементьеве только поговаривали, теперь уже решенное. Значит, переход на электрическую тягу. Электровозы. Переустройство депо. Замена верхнего строения пути, новые линии связи, расширение станций… Какой объем работ! Какие сложности! Фактически дорога полностью обновится. И все это без прекращения перевозок, даже наоборот, при постоянном увеличении работы.
Главным заправилой в управлении будет заместитель начальника дороги по строительству. Был бы Дементьев. Но теперь? Сдавило сердце Андрея Петровича. Неужели все пройдет мимо? Неужели его не вспомнят?
Соловов должен знать, какие толки идут в верхах. Если бы по-человечески, не говоря уж — по-дружески, отозвал бы в сторонку и, — пожалуйста, Андрей Петрович, такие-то дела. Но, судя по встрече в фойе, лучше не ждать этого. А вообще надо поглядеть, что дальше будет. Собрания официальным докладом представителя управления дороги не кончаются.
Дементьев знал, что на его место в управлении пока никого не назначили. Но долго так не протянется. Как дело вплотную подойдет к электрификации тяги — потребуется ответственный человек. Но как напомнить о себе? Чтоб заговорили, увидели, поняли: рано списывать в обоз такого опытного, энергичного человека!
Собрание приближалось к концу. Проголосовали за обращение актива ко всем работникам отделения. Грянул оркестр. Знамя торжественно унесли со сцены.
— А почему скоростников проглотили? — спросил Барумов.
— Не проглотили, а умолчали. На свете не только скоростники. Другие дела тоже надо обсудить, на одном собрании все не охватишь.
— А все же о скоростниках не заикнулись…
— Считай, тебе повезло! Легко отделался.
Дементьев весь был там, на сцене, где президиум собрания. Соловов улыбнулся кому-то, любуясь собою, пошел со сцены. Вразвалочку, вразвалочку — и уже у зеленой бархатной боковины занавеса. Ушел! Не оглянулся… Ах выскочка, зазнайка! Когда-то при встрече чуть не за километр протягивал руку…
— Идем! — сердито приказал Дементьев.
«Чего злится человек?» — недоумевал Барумов.
Фойе гудело мужскими голосами. Из распахнутых буфетов люди выходили оживленные, разрумяненные, с дымчатыми от выпивки глазами. Скоро начнется концерт. Поэтому многие перекусывали на ходу. Но были и такие, что обосновывались фундаментально и надолго. Сдвигали столы, стаскивали стулья, расставляли розетки с горчицей и солью.
Дементьев затащил Барумова за стол в углу. Сам прошел к буфету.
Неудобно получается… Впервые за столом со своим начальником — и пей. За что пей, по какому поводу? Спросить, допытаться? Ну не младенец ли, скажет, ну не все ли равно…
Закусывали молча. Дементьев сопел над тарелкой и зло косился на бутылку. Буфетчица… Жди, когда принесет! Не могла сразу подать. Из-за ее сверхосторожности приходится сидеть за этой бурдой.
— Ладно! — Он горячо стукнул кулаком по углу стола. — Так вот, товарищ Барумов, надо заставить о себе говорить. Такова сейчас ситуация. И заставлю!
Это уже о другом… А Барумову непонятно.
— Как же со скоростниками, Андрей Петрович?
— Чего ты пристал? — поморщился Дементьев. — На нашем совещании решение принято? Ну и выполняй! Подсказывать?
Посидел, подумал. Не надо покрикивать. Вместе водку пьет, от одиночества избавил… Это не в кабинете и не на совещании. И чтобы смягчить, распространился:
— Плохо сегодня отнеслись к скоростникам. Так нельзя. Когда скоростники только начинали, какая честь была, какой шум! Без цветов не встречали из поездок. Вот что значит — первые. Нынче уже не то. Да и погода меняется. Чувствую, движением скоростников потребность в перевозках не удовлетворить. Нужно фундаментальное. Вот почему надо переходить на электровозы. Вот и напрашивается что-то новое, первое. Оно всегда в жизни ценится. А когда в общей колонне… Хотя и в первой, а все же в колонне. Лиц не различишь, лица видны только у первых.
В фойе загремела джазовая музыка. Барумов не испытывал удовольствия от такой музыки, но теперь ему стало легче сидеть вместе с сосредоточенным, обозленным Дементьевым.
Подбежала буфетчица. Из кармана белого, шуршащего крахмалом передника вынула обернутую в прозрачную бумагу синеголовую бутылку.
— Ага-а-а, — удовлетворенно крякнул Андрей Петрович. — Вот теперь выпьем.