Секунда — и со стеклянного горлышка слетела синяя кожура, еще секунда — и холостым выстрелом выскочила пробка.
— Выпьем, товарищ Барумов, за тех, которые уже первые. Ну… хотя бы за скоростников, коль уж ты никак не угомонишься.
— Зачем, Андрей Петрович? Я не в восторге от тех скоростников, которых видел. Кому пышки, а кому шишки.
— Ты напрасно так! Идея-то какова, сама идея…
— Давайте лучше выпьем за честность.
— Это за какую же честность? На работе, с женщинами или вообще?
Павел засмеялся.
— Вы странно говорите. Делите честность по видам общения людей. Может быть, скоро появится честность ведомственная?
— Философ…
— Андрей Петрович, если человек честный, то он везде такой. Вот за такую честность, а не за однобокую.
— Язык у тебя подвешен… Что ж, выпьем.
— Так нельзя, Андрей Петрович! Если ничто не изменится, то от слова «скоростники» люди будут шарахаться, верить перестанут.
— Ты рассуждаешь как почетный железнодорожник. Интересно, как будешь рассусоливать лет через пятнадцать, когда пыль в хвост набьется. Ну, выпьем!
Павел чувствовал: пьянеет, очень уж тянуло порассуждать.
Дементьев думал: обычно после таких собраний, в непринужденной обстановке, узнаются сокровенные дела: о перестановке в руководстве дорогой, об интересных министерских новостях. Вот когда нужен Соловов!
А Барумов каков?! Уже на паровозе смахал. И сразу засек. Знать, диспетчер попался неопытный. Или слишком уж обнаглел.
— Не маши деревянной саблей перед ветряной мельницей, — говорил Дементьев. — Со скоростниками дело решенное.
— Значит, молчать? Участвовать в этой бутафории? Фактически — вредить?
— Ну уж, вредить… Такими словами не надо бросаться. Просто, молодой человек, надо быть благоразумным.
Дементьев откинулся на спинку стула. Он будто лишь сейчас отдал себе отчет, что сидит с новым человеком. Отлегло…
— Начнешь критиковать, шуметь… Голос твой поддержки не получит. О скоростниках есть официальные одобрения. Как говорится, они получили общественное признание. Ты один будешь… не в ногу.
— Да неужели о недостатках сказать правду поздно?
— А какая сейчас от этого польза? Движение скоростников глохнет. Это видно по сегодняшнему докладу Соловова. Если бы ты предупредил в самом начале движения… ты был бы первым в критике недостатков. Вот тогда честь и хвала. А сейчас…
«Как разболтался! — подумал о себе Дементьев. — С каким-то новичком…»
— И вообще тебе житейский совет: если хочешь иметь собственный след, будь первым. Если, конечно, сможешь. А если нет, то зачем все это? Живи как живется. Заметь, в истории остаются только первые.
Дементьев булькнул бутылкой над одним стаканом, над другим, раздвинул их в разные стороны.
— Не каждому, Андрей Петрович, дано открытия делать. Или, скажем, вести за собой людей на какое-то новое дело.
— Согласен! — причмокнул губами Дементьев.
— Себя я хорошо определил: героя из меня не получится. Да и вообще, что такое герой? Случайность. Очень редко — закономерность.
— Ишь ты! Говори, говори. Поверь, мне интересно.
— Самое главное для меня — быть честным. В других ищу то же самое. А быть честным — значит в любых условиях делать все от тебя зависящее.
Дементьев улыбнулся.
— Ты мне начинаешь нравиться. Не согласен с тобой, во многом не так надо. Зеленовато еще рассуждаешь. Но… добьем?
— Конечно, добьем! — залихватски выкрикнул Павел и понял: перегнул.
Выходя из буфета, Павел увидел девушку. Что-то знакомое показалось в ее лице. Глаза? Широко расставленные, открытые, внимательные, цвета спелого каштана. Нет, пожалуй, темнее. Потому так кажется, что уж больно внимательные. Спешит на концерт. Обычная штука. В Кузнищах знают, что после собрания будет концерт. Не так уж часто устраивают, чтобы пропустить, вот и спешит.
Поздороваться или нет? С какой стати? Может быть, просто похожая на кого-то из сокурсниц. На кого?
Ха! Так это ж дочь Якова Сергеевича. Могла бы первой поклон отвесить, ничего бы не случилось. Прав Гришка, цену себе знает…
Старательно отмерил несколько шагов, приноровился поближе к перилам. Руки удержат, если ноги подведут. Опираясь на гладкую балюстраду, пошел к ожидавшему внизу Дементьеву.
Глава вторая
С утра пошел дождь. Весной от такого дождя через час не осталось бы следа. Но сейчас чернозем скользкой липучкой обволакивал гусеницы, пластинами набивался между стальными поперечинами. Порою пласты срывались и черными ошметками летели через громоздкий прицеп.