Надавил на педаль, взялся за рычаги. Трактор пополз по старому ребристому следу.
В тот же день Григорий Матузков приехал в контору и подал заявление.
— Почему? — спросил Андрей Петрович.
— По хрену да по кочану!
Дементьев отвесил сумрачный взгляд.
— Ты обязан двенадцать дней проработать с момента подачи заявления. Вот и работай. Закончим посадку, тогда получишь трудовую книжку.
— Работай сам сколько хочешь. Я больше на линию не ходок. Судить будешь?
— Ну и тяжел… Мотай на все стороны! Но в общежитие не показывайся. Живи где хочешь.
— Загрозил… У вас только и умеют грозить. Что большой начальник, что маленький. Плевать на ваше общежитие. Не пропаду! Вот чемодан, видишь? А вот отмычка.
Гришка бросил ключ, он прополз по стеклу и ткнулся в руку Дементьева.
Люди съехались со всех участков. В красном уголке мест не хватило, многие сидели в коридоре у открытой двери. Не раздевались, так как было объявлено, что совещание ненадолго.
— Начнем работу. Прежде вс-с-сего хочу объявить приказ. Товарищ Барумов присутс-с-ствует?
Барумов сидел в первом ряду. Начальник дистанции отлично видел его, а спрашивал. Это чтобы подчеркнуть важность момента.
— На учас-с-стке Барумова допущено серьезное нарушение. Несколько дней подряд на тракторе работает Вендейко, не имея на то права. Барумов сознательно пошел на это, нарушил закон умышленно. Для начала объявляю выговор. При повторении сделаю более серьезные выводы. Товарищ Барумов, распишитесь, что с приказом ознакомлены.
Ловко рассчитано! Опозорить! Потом, если захочет, пусть выступает с критикой. Кто прислушивается к голосу такого работничка?
Павел покраснел. Он медлил. «Какой позор!.. Какой позор!..» — вертелось в голове. Сколько ни сиди, а подойти к столу президиума придется. Главное, Дементьев по всем официальным статьям прав. Не опровергнешь… Сидеть уже неудобно. Зал затих в любопытно-напряженном ожидании. «Какой позор!..»
Встал. И тотчас в зале задвигались, зашуршал зажатый ладонями шепот. Будто ни разу не случалось такое — выговор человеку. У других как-то легко проходит, выговор так выговор, все равно что насморк. А у Павла вот с болью, со стыдом, с позором…
Подошел к столу, ковыльнул пером под приказом. На сидящих в зале не поднял глаз.
Опытен Дементьев! Не сразу объявил, что дальше. Сидел за столом и что-то писал. Будто не мог до совещания. А на самом деле выжидал. Пусть позорные минуты продлятся дольше, пусть люди прочувствуют и насмотрятся на Барумова.
Поднял голову и убедился, что Барумов сидит на своем месте. Можно начинать. Встал. А когда встал, то снова обратился к Барумову с немым вопросом во взгляде: как оно, дело-то? И будто бы никакой морали.
— Продолжим работу нашего совещания. Слово предоставляется начальнику участка товарищу Тузенкову.
А у Тузенкова на лице праздник. Глаза подернуты маслянистым довольством, на плечах новейший костюм.
— Товарищи! — начал Тузенков. — Наш участок просит разрешения сажать полосы прежде всего для ограждения от ветра будущих контактных линий. Вместо широких полос, какие делаем сейчас, сажать узкие из быстрорастущих пород. Без выделения дополнительных средств. Так что финансовые интересы дистанции не ущемляются. Площадь выдержим ту, что запланирована, зато протяжение, сами понимаете, возрастет в несколько раз. Это и нужно для наступившего момента.
Тузенков еще не закончил речь, а Дементьев уже вытянул перед собой ладони. Но еще не хлопал, а смотрел в зал, как бы спрашивая приказным тоном: всем понятно?!
— Мы считаем, узкорядные полосы могут сослужить добрую службу на всей дороге. Поэтому призываем поддержать нашу инициативу, обратиться с таким призывом ко всем лесоводам дороги.
И тогда Андрей Петрович полными ладонями хлопнул раз, другой, сначала редко, для вида, а когда в зале подхватили его приказ — часто-часто, на этот раз от души. Теперь он знал, что зал сориентирован правильно.
Барумов поднял руку. Дементьев скользнул отсутствующим взглядом, отыскал за спиной Зимарина бегающие глазки Тамочкина.
— Слово предос-с-ставляется начальнику участка товарищу Тамочкину.