Не встал, а резвым шариком подпрыгнул Тамочкин. Ладошкой подправил элегантные завитки на плешине, кашлянул, очищая голос от хрипа.
— Товарищи! Нет нужды рассказывать, как важна защита контактных проводов от ветра. И эта защита в наших руках. Сделаем ее! Мы призваны для такого большого благородного дела. Так давайте поддержим ценнейшее начинание!
Захлопал Дементьев, захлопали в зале. Барумов снова поднял руку. И опять взгляд Андрея Петровича проплыл мимо.
— Я требую слова! — вскочил Барумов.
Дементьев посмотрел, ухмыльнулся.
— Он требует слова… — бросил вполголоса. В зале хорошо слышно. Нашлись такие, хихикнули. — О чем говорить будете? О своих организаторс-с-ских дос-с-стижениях? — Опять хихикнули. «Теперь можно и разрешить», — подумал Андрей Петрович. — Слово Барумову.
Павел подошел к столу, повернулся спиной к Дементьеву.
— Я не собираюсь оправдываться. Хотя мое дело заслуживает особого разговора. Думаю, что у нас еще будет возможность. Но сейчас поставлен такой вопрос, что мои личные дела не идут ни в какое сравнение с ним. Я хочу остановиться на двух моментах. Прежде всего — об инициативе Тузенкова. Это вранье. Коллектив участка ничего не предлагает. И сам Тузенков тоже. Это — инициатива Дементьева. Ну, так бы и говорили!
— Не все равно? Главное — дело, а кому лавры, это нас должно меньше вс-с-сего…
— Не о лаврах речь! Оформляйте своим приказом, а мы обязаны выполнить. А если замахнулись на всю дорогу, что ж, пошлите приказ в управление. Найдут нужным — распространят. Но зачем примешивать сюда всех работников участка?
— Спасибо за совет. — Андрей Петрович покровительственно улыбнулся. — А второй важный момент спрятали?
— Вы знаете! Второй вопрос — о самих посадках. Поставленную задачу выполнят те посадки, что сажаем сейчас. Нельзя одобрять предложение Тузенкова! Иначе мы не решим главнейших задач, для чего, собственно, и существуем. Защитить дорогу от снега — значит оградить не только путь, но и локомотивы, вагоны, будущую контактную сеть…
— Что вы предлагаете? — нахмурился Дементьев.
— Сажать полосы по тем схемам, по которым сажали до нынешнего дня. Они, кстати, утверждены министерством. Изменить их можно только с разрешения министерства. Это все равно что путейцам в корне изменить конструкцию рельсового пути. Это основные средства дорога. А вы так вольно обращаетесь с ними! Кто рассматривал и утверждал аллеи?
— Скажите, товарищ Барумов, а сколько прикажете ждать, пока дуб станет вровень с проводами?
— Зато надежно и долговечно!
— А вы знаете пос-с-с-ловицу: дорого яичко к празднику?
— Я знаю другую пословицу: скороспелка до поры загнивает.
— Не вам судить, товарищ Барумов, какая ягода в новом сезоне будет гнить!
— А почему бы? По ягоде мы больше специалисты, чем вы.
Дементьев сидел каменным идолом. Возмутился бы, обиделся — и все увидели бы человека. Но в президиуме сидел камень. Изваяние. Что для него Барумов?
— Надо сказать и о другом, Андрей Петрович. Обсуждаем важный вопрос, правда? Кто подписывал приказ о моем назначении начальником участка? Вы. А почему же вы, Андрей Петрович, не ставите в известность начальника участка Барумова о министерском приказе электрифицировать железную дорогу? Я должен знать, что делаю и во имя чего.
Зал маленький, с задних рядов обычно слышны вздохи. А тут — ничего. Будто покойника подняли со стола и все затаили дыхание.
— Я пришел к выводу: нет такого приказа! Иначе вы были бы обязаны по положению, по нашему уставу познакомить работников дистанции с этим приказом. Вы этою не сделали. Вот так, Андрей Петрович. Зачем вы заварили кашу? Расскажите, может быть, поймем.
Дементьев встал. Глыба глыбой.
— С каких пор начальник дистанции должен отчитываться перед начальником участка? — Обвел зал нахмуренными глазами. Остановил взгляд на Барумове. — Я отвечаю за свои действия. И в любое время отчитаюсь перед кем надо. А вы, если в институте не сумели научиться, в Кузнищах постарайтесь получить элементарные навыки, как вести себя и как обсуждать важные вопросы. Продолжим совещание.
Барумов вернулся на свое место. Лицо возбужденно горело. Ему казалось, что он сделал вес. Даже те, кто не задумывался, должны понять: поддерживать Тузенкова или нет.
К столу вышел Зимарин. Лицо — будто из больницы выписали.
— Мне абсолютно ясна никчемность инициативы товарища Тузенкова. По своему опыту знаю и другое: даже бездарные идеи под напором силы получали права гражданства. Видимо, так обстоит дело и сейчас. Я вижу, Барумов сегодня не победит. Но я присоединяюсь к нему. По долгу совести.