Это уже другой разговор! Большую работу… После таких слов критика невозможна. «Вперед смотрящий». Наконец-то! Уж не вернулось ли счастье? Не надоело ли судьбе измываться? А может быть, это и есть счастье — увидеть похвалу хотя бы в дорожной газете после изнурительного движения по наклонной, после стольких переживаний. Не станет ли эта заметка поворотной вехой? Волга — великая река, а вначале — узенький ручеек.
Андрей Петрович жадно проглотил заметку. Лучшего не придумать. Лекции, посадки, забота о будущем…. Ничего лучшего не надо! Показать бы заметку хорошим людям, чтобы разделили его радость. Кому покажешь, кто поймет? Вызвал Лидию Александровну. Подумал: сказать?
— Подшивку дорожной газеты, — стараясь построже, приказал он. — За весь год.
И потом, как исследователь, ушел в пыльные страницы. Ни одной заметки о работах на дороге по электрификации не было. О нем — о первом! «Как это важно!.. Как важно!» — со счастливой улыбкой думал Андрей Петрович.
Чудеса! Уж не Барумов ли разболтал корреспонденту? Только он встречался с приезжим человеком. Но как Дементьев обошелся? Навязывалась мысль: вызвать Барумова и извиниться. Ну, не-ет… Вряд ли он станет расхваливать…
Дверь открылась, без спросу и бесшумно вплыла встревоженная Лидия Александровна.
— Андрей Петрович, — обеспокоенно зашептала она. — К вам корреспондент. Я ничего не сказала. Впускать?
— Приглашай! — весело ответил Дементьев и с удальством, по-ямщицки махнул рукой. Гулять так гулять!
Лидия Александровна удивленно попятилась, рукой нащупала холодный дерматин двери.
До чего приятный человек! Молодой, а как держится! Будто с пеленок ходит по дипломатическим приемам. Сразу видны воспитанность, такт, ум, а может быть, и способность журналиста располагать слушателя. Даже толстые очки удивительно к лицу. Без них, когда протирал очки платком, корреспондент казался куцым.
— Читали? — показал он свежий номер. — Я только что говорил по телефону с редактором. Он похвалил материал. Злободневно, важно, нужно…
— Приятно слышать.
— Задумал я, Андрей Петрович, написать очерк о вас. Мою задумку редактор одобрил. Сказал, чем быстрее, тем лучше. Если не возражаете…
Господи, да кто возражает! — воскликнул бы Дементьев. Но он знал, как надо беседовать с этим народом.
— Чем могу помочь? — спросил Андрей Петрович.
— Нам бы по душам поговорить. Без этого трудно, профессия такая у меня. Иначе не выйдет очерк.
— По душам… Что ж, пожалуйста, если удастся в таком кабинете. — Усмехнувшись, Дементьев показал на шкаф, на потолок, на стены. — Впрочем, зачем церемониться? Идемте на квартиру. Там никто не помешает. За квартирную скромность, надеюсь, не осудите?
— Что вы, Андрей Петрович! — словно оправдываясь, сказал корреспондент.
Квартира героя очерка… Столько подробностей жизни, столько деталей… Этого не выдумаешь.
Андрей Петрович бодро подошел к шкафу, снял с гвоздика пальто.
Как всегда, на зиму в Кузнищах создали оперативный штаб по борьбе со снежными заносами. Главным был начальник дистанции пути Бобров: больше всего заносы беспокоили, конечно, путейцев, поэтому в первую очередь ему и достались круглосуточные заботы. Права большие. Потребуется, бери прямо с работы из ремонтных цехов паровозников, вагонников, движенцев, свободных от дежурства. Но лучше не пользоваться этим правом, лучше всего, если бы метель обошла стороной. Тяжелое это дело, хлопотное.
Молоденькая девчушка из штаба обзванивала все предприятия узла. Метель! Надвигается метель!
Прошел один день. Тополевым пухом перелетали снежинки. В Кузнищах смеялись: у метеорологов, как обычно, все наоборот. А в ночь тополевый пух полетел гуще. Телеграфные столбы стали белобокими. На черном песке между шпалами появились белые закраины. Вскоре для пробы выпустили снегоочиститель. Подталкиваемый паровозом, он прошел к выходному светофору, мигнул красными фонарями и растворился в белесой мгле.
К утру железнодорожный узел оказался в сугробах. На первый бой со снегом вывели путейцев. На каждую стрелку по два человека. Деревянные лопаты, метлы, решетчатые щиты — все было пущено в ход.
Дошла очередь до вагонного депо и дистанции, живой защиты. Приказ штаба — всех на перегон; нескольким километрам пути угрожал занос. Главным в группе был назначен Зимарин. Он позвонил куда-то, и вскоре пришли две груженые машины. Во дворе перед мастерскими выросла гора желтых деревянных лопат. Каждый рабочий, каждый конторский получал у кладовщика жесткие, как из железа, брезентовые рукавицы, лопату и отправлялся к путям, к дрезине с прицепом.