— Разрешите доложить, товарищ начальник дороги.
Осипов взглянул на Генераленко, начал багроветь.
— Ты уже доложил… Своими глазами вижу. Что еще?
— Столовая орсовская. Они отказываются оплачивать за ремонт помещения. И сами не берутся.
— Ах, вот в чем дело… А машинисты должны терпеть вашу чехарду…
Осипов ходил по столовой, пиная ногой в ржавые скелеты стульев с резиновыми наконечниками ножек, отыскал грязь у раздаточной, потребовал заведующего. Но заведующий уехал за продуктами, поэтому прибежал шеф-повар. Он прямо от плиты. Лицо распаренное, в руках белое полотенце.
— Почему на столах нет бумажных салфеток?
— У меня — кухня… — сбивчиво начал шеф-повар. — Да и салфетки, товарищ начальник, где чисто. Публика у нас не привыкла…
— А вы приучите! Кухня, кухня… Кухарь нашелся. Корми всех нас обедом. Сейчас же. Что есть.
Засуетились, забегали. Сам шеф-повар принес гречневый суп.
— Ишь, гречка имеется, — отметил Осипов. Стоя, он зачерпнул ложкой. И тут же плеснул жидкой кашицей на стол, будто выкинул из тарелки гадюку. — Кто ест такое? Хоть кто-нибудь ест?
— Что положено, товарищ начальник, по закладке.
— Ты чего закладку суешь! Ты мне суп хороший подай, а не закладку! — И, будто мгновенно остыв, холодно посмотрел на шеф-повара, на Генераленко, на щеголеватое пальто председателя месткома. — Вот что, дорогие товарищи. Сколько нужно на ремонт помещений и на порядок в тарелках?
— Не меньше двух дней, товарищ начальник дороги, — четко ответил Генераленко.
— Через час… новую закладку… — еле произнес шеф-повар.
— Попрошу запомнить. Через два дня приеду завтракать.
Ни на кого не глядя, Осипов направился к двери.
Как все знакомо Дементьеву! Не постарел Осипов, ни капельки не постарел. Приедет завтракать… Если хоть пятнышко останется на потолке или крошечная слезинка будет замечена на масленой стене, то Генераленко несдобровать. Будет буря!
Узкая, протоптанная в снегу тропинка от цеха вела к месту строительства бытовых корпусов.
Дементьев сдавал дела.
Полдня он возился в ящиках письменного стола и в книжном шкафу. Проверил каждую бумажку, все завалы деловой почты, отложенной для рассмотрения в более подходящее время. Устарели. Андрей Петрович спрессовал их в специальную папку и отнес Лидии Александровне, пусть подошьет. В шкафу многие книга тоже оказались ненужными. Лишь справочники отложил на подоконник. Вечером увяжет их и отнесет на квартиру, а потом — домой.
Когда с бумажками было покончено, вызвал Тузенкова. Владимир Анатольевич истомился. Знал, зачем ехал, а вот полдня слонялся по коридору без дела. В конторе уже прослышали о новом начальнике. Встречаясь с Тузенковым, почтительно уступали дорогу, но разговора не заводили. Никто из конторы не звонил по телефону, не вызывал линию. Даже машинка Лидии Александровны печатала так, будто на свинцовые буковки были приклеены ватные наконечники. Выжидающая тишина давила на всех работников конторы.
— Ну, садись, — встал Дементьев, уступая место за письменным столом.
— Что вы, Андрей Петрович! — взмолился Тузенков.
Ему не терпелось забраться в дементьевское кресло, не терпелось из-за того стола, на котором подписывались приказы и определялись указания участкам, осмотреть кабинет. Ничего, что маленький, невзрачный. Зато не контора участка, не общая комната производственного или технического отдела дистанции, а кабинет. Свой, собственный! Это небывалая радость — примерять стол. Но неудобно видеть Андрея Петровича в стороне от обычного рабочего места. Надо учитывать и другое: теперь он заместитель начальника дороги.
— Садись.
— Нет, Андрей Петрович, садитесь вы.
Придвинули стулья и сели один против другого.
— Непросто было тебя оформить. Скажу прямо. Барумов порядочно насолил мне, и все же я выдвигал его кандидатуру. Я и сейчас за него. Если к этому подойти не формально, то его надо бы. Честный он человек, прямой, чувствуется, что дело свое знает. И, как видно, силенку характера имеет. Из него мог бы получиться хороший начальник дистанции. С помощью таких людей легче мне будет управляться со всем путевым хозяйством дорога, сложное это хозяйство… Я настаивал, но… Ткнули мне мой же приказ, помнишь, выговор ему объявил. Как же это получается, дескать?
Владимир Анатольевич покраснел. А он-то думал, что Дементьев горой за него, Тузенкова…
— Кадровики настаивали на своем — Зимарина. Но они же знают людей только по бумагам, по анкетам. Надломленный он человек, вот в чем закавыка. Если все идет хорошо, то он черту рога обломает. Но как только в чем-то неувязка… Никакого запаса прочности. Раньше, говорят, он был что надо. Да ведь мало ли что было раньше? Работать надо сегодня, задачи с каждым днем все сложнее и сложнее. Куда ж ему?