— На железо! — приказал первому же рабочему. Присмотревшись, обратился ко всем: — Никаких срочных работ! Всем — на железо! — И не вышел из мастерских до тех пор, пока не убедился, что люди начали одеваться.
У двери повернулся и быстро пошел в дальний угол. Там, одетый в синий халат, над громоздкой железной коробкой возился Барумов.
— А тебя не касается? — требовательно подступил Тузенков. Павла он узнал, но не мог упустить случая. И оправдание недоразумению само напрашивалось: не отличил от слесаря.
Барумов выпрямился.
— В чем дело? — хмуро спросил он.
— А-а, это ты-ы-ы, — протянул Тузенков. — Что делаешь?
— Разве не знаешь?
— Только о тебе и думаю.
— Надо бы и обо мне подумать. Еще раз прошу: выдели в помощь слесарей.
Тузенков был непроницаем.
— Изобретай один. Вознаграждения больше достанется.
— Ты не смейся, без машины провалю план. А одному сделать, что требуется, кишка тонка.
И только сейчас, прикинув на глаз возможности груды металла, что была привезена Барумовым, Тузенков ощутил: может получиться! Почувствовал, каким был профаном, когда затею Барумова считал пустячной, когда разрешил ему командировку в институт за чертежами чьих-то дипломных работ и за моделью машины.
Нет, далеко не прост землячок. Разве это машина для рубки кустарников? Пока что кулак из металла. Будь она совсем не пригодной к делу, все равно ее можно использовать как предлог. Он сделал, он внедрил!.. А начальник дистанции — в стороне, потому что не понимает важности внедрения механизмов, отстает от требования времени… Вот уж действительно: век живи — век учись.
— Говоришь, помощь нужна? А кто тебе разрешил в рабочее время заниматься не своими делами? Возиться с железками есть механики, специалисты. Завтра же отправляйся на снегомерки! Чтоб в мастерских духу твоего не было!
— А кто машину закончит? Снегомерками мастера занимаются. Это их обязанность.
— Машину тебя не заставляют делать. Отдай чертежи механикам. Если они найдут, что затея полезна, тогда пусть они и делают. А насчет снегомерок… Мой приказ слышал? Ну и не обсуждай.
Барумов кинул ключ в угол. Отвернулся от Тузенкова и ломом начал кантовать груду металла к бетонной стене. Соскальзывая с лома, железная коробка глухо била по деревянному полу, оставляя округлые вмятины.
Тузенкова осенило: не поговорить ли начистоту? Глядишь, одумается Барумов, прояснится хотя бы для самого себя. Дождался, когда Павел закончит возню с железками, оглянулся. Все рабочие уже гремели кровельным железом на дворе.
— Послушай, почему бы тебе не уехать отсюда? Обратись к Дементьеву, он уважает тебя и без разговоров переведет на другую дистанцию. Спокойнее и тебе и мне.
— Мешаю? — спросил Барумов.
— Кость в горле! Откровенно скажу: мне надо утвердиться на новой должности. Ты вольно или невольно мешаешь. А я ни перед чем не остановлюсь. Что я, в самом деле, начальник дистанции или… пучок соломы? Если буду ртом ворон ловить, то каждый надо мной смеяться будет.
— Я не заяц, мне бегать нечего, — проговорил Барумов.
Разговор не получился. Тузенков засмеялся, будто ему безразлично, что сказал Павел. Убежден: не из-за работы упирается Барумов. Глупое упрямство! Насолить, что ли, хочет? Здесь, в Кузнищах, расти ему некуда, Тузенков опередил. Он же, Барумов-то, умный человек, все понимает. А упирается. А в другом месте, глядишь, приличная должность может проклюнуться и с квартирой будет отлажено. Не век мерзнуть в общежитии. А он упирается… Любовью обзавелся… Не она ли причина?
Это предположение показалось верным. Тузенков и раньше немного думал об этом. И кое-что предпринял. Но достаточно ли, чтобы выбить у Барумова этот якорь? Выбить бы! Тогда, глядишь, Барумов и уплывет отсюда, Надо прощупать. Тузенков решил в тот же день после работы побывать у Елены.
Сначала хотел попросить легковую машину у начальника связи. Чтобы заявиться солидным человеком, одним появлением ударить по мозгам. Но… Ванек Вендейко увидит, скажет сестре, засмеют. Он знает, что контора дистанции легковой машины не имеет. И пошел пешком.
Никогда не думал, что способен волноваться. Пустяковое дело, а страшновато было открывать калитку.
Лена собиралась на дежурство, уже оделась. Тузенков будто впервые увидел ее. Как все-таки одежда меняет внешность! Перед ним стояла не та девочка, что танцевала на свадьбе, а красавица. В глазах ни малейшего притворства, ни кокетливой игры. Но какие глаза… Понятное дело, удивлена неожиданным появлением. И так искренна в своем удивлении! До неприличия. А у нее и это было приличным. «Не скрываю, удивлена, что со мной поделаешь?» — говорили ее глаза.