В вершинах завывал ветер. Дубы, клены, вязы раскачивались и тоскливо скрипели. Павел подумал, как бы достать рейку. Но для этого снова лезть на высоченный козырек. Нет, хватит. Не такое сокровище, чтобы повторять рискованное купание. Нащупал в кармане блокнот, лист ватмана. Приободрился — целы.
Стоять больше нельзя: рукава пальто и воротник покрылись ледяной коркой. Холод постепенно опоясывал тело. Какой уж тут осмотр посадок. Выбрался на путь и вперебежку заспешил к станции. Надо было уехать с первым же поездом…
К счастью, в общежитии Тузенкова не было. Павел расположился как хотел. Выпил несколько стаканов обжигающего кипятка и нырнул под одеяло. Отогрелся быстро. Казалось, не было сыпучей снежной ванны и неукротимой дрожи на перроне полевой платформы. Но стоило выйти из общежития, как холод уже пробрался сквозь пальто.
В мастерских поблескивал острыми углами кусторез. Павел посмотрел на него и пнул ногой. Хороший агрегат придумали в институте. И все-таки не та машина, что требовалась.
Пока на платформе ждал поезда, передумал многое. Кусторез дело свое сделает. Но кто вынесет из посадок сквозь заросли огромную массу спиленных кустов? Людей на участке не хватит.
В мастерской было тихо, рабочие давно разошлись. Рыжим огнем горела одинокая лампочка у самой двери. Пахло автолом. Вся срединная площадь была занята тракторами. В центре — два гусеничных. Они стояли без моторов, лишь возвышались ребристые колеса да краснела потускневшая эмаль.
Удобного места для работы не было. Пришлось ютиться в углу, между стеной и широкими деревянными воротами. Плохо, света мало. Павел сходил в механическое отделение, у токарного станка нашел переносную лампу. От розетки в стене до угла протянулся кабель. Ничего, хватило. Вместе со светом в углу будто бы потеплело и стало уютнее. Павел расшплинтовал, отвернул гайку. Выгнутая крышка редуктора толстенной тарелкой загремела, скатываясь на пол. Жаль труда. Но пока время не упущено, надо попытаться сделать машину, способную не только резать кусты, но и разбрасывать их, измельчая. От щепы не останется следа — сгниет.
Вспомнил, как во время каникул вместе с отцом приехал в поле. Убирали кукурузу на силос. Измельченные листья и стебли зеленым потоком лились в кузов автомашины. Вот бы… Но одно дело рыхлая зелень кукурузы, совсем другое — кустарники…
Скрипнула узкая дверь. В мастерскую, по-хозяйски осматривая трактора, стены, окна, человека в углу, вошел Тузенков. Он обогнул поблескивающие ленты гусениц, остановился, не доходя до Барумова. Присмотрелся. «Возится, как жук. Возись, возись, намного ли тебя хватит…»
— Работаешь?
Павел разогнулся, хотел было ответить, но передумал. От одного вида Тузенкова, от одного слова закипело в душе.
— Иди своей дорогой, — мрачно сказал Павел.
— Кто разрешил открывать мастерские вечером? Кому докладывал? Здесь не проходной двор.
— Запрещаешь?
В руках Павла здоровенный ключ. Как видно, работу не думает кончать. Не бросил ключ, а стиснул его.
— Я спрашиваю: запрещаешь?
Тузенков был озадачен. Каким тоном заговорил Барумов! Что ж, Павел Егорович, можно и запретить, такое право у начальника есть. Но… Барумов пойдет жаловаться. Спросят, почему запретил. Ответит: о сверхурочной оплате идет речь, а это не поощряется. Скажут, Барумов и не требует сверхурочных, никому не мешает — время вечернее…
— Если не хочешь помогать, то не мешай хоть! Не мешай!..
Наэлектризованный Павел двинулся к Тузенкову. Тот увидел лихорадочный блеск на усталом рассерженном лице. Попятился, свернул за тракторное колесо.
— Ну-ну, потише…
— Уйдешь или нет?!
Взвизгнула захлопнутая дверь. Павел тотчас загремел железным засовом.
Вернулся в угол и со злостью принялся за работу. Нахолодал за день, устал, и все же хотя бы гайку одну привернуть на машине надо.
Через несколько минут в дверь осторожно постучали.
— О-от прилип! — вслух заговорил Павел. И решил не открывать.
В дверь постучали тихо, но настойчиво. «А если Елена? — подумал с радостной догадкой. — Укатила куда-то и звякнуть не захотела. Тоже фокусница. Наверно, приехала и вот…» Он подошел к двери, вынул засов. Но в ночном проеме оказался… Зимарин. Он стоял перед Павлом, твердо расставив ноги.