— Гражданин, заблукал, что ль?
Павел увидел рядом обветренного мужчину с внимательно настороженными глазами.
— Нет, не беспокойтесь.
— А я не беспокоюсь. Сколько можно шататься по базе? Выбирай что надо, пиши заявку и уваливай.
Значит, угодил в подозрительные.
— Хорошо, — сдержанно вздохнул Павел.
Вот и все — хотелось сказать самому себе.
У высокого кирпичного забора с аляповатыми опорными столбами громоздилась гора металлической рухляди: погнутые во время перевозки лемеха, устаревшие сошники для подкормки сахарной свеклы, ржавые рамы вышедших из моды лущильников, куски жести, банки из-под краски. У подножья горы валялся наполовину захороненный в снегу длинный узкий барабан с короткими, темными от ржавчины планками, похожий на детскую увеличенную самоделку-трещотку.
И все сразу встало на свои места. Павел будто ничего не искал, ни о чем не думал. Не было громоздкой глыбы кустореза, валявшейся в мастерских дистанции, не было темных потных вечеров, отповеди Зимарина и притязаний Тузенкова…
Барабан от старого силосного комбайна. Такие уже не выпускают, сейчас в ходу новые, с остро заточенными скобами. Этот — застрял на базе и устарел; ржавый, списанный по акту, был выброшен в кучу металлолома. Весной, когда сойдет снег, громоздкую кучу вывезут с базы, и об этом барабане никто не вспомнит.
Его надо перерезать на три части, по числу привинченных планок. Да это не планки, ножи! К ним приварить еще по одной стальной полоске, прикрутить массивными болтами, дать тысячу и больше оборотов…
В голове Павла четко укладывалась конструкция будущей машины. Он прикидывал готовые узлы, чтобы не изобретать изобретенное. Размечтался, забыл, что барабан этот — собственность базы.
— Послушай, ты сам уйдешь или помочь?
Опять рядом с Павлом появился мужчина с обветренным лицом и внимательными глазами.
— Ты не гони. Как это старье забрать? У кого разрешение просить?
— Вот это? Надо же было целый день топтаться… Спасибо скажем, всю кучу загребай.
— А как с вывозкой?
— Это уж соображай сам.
— Спасибо.
— Ну и пожалуйста… Каких чудаков на земле…
Напротив базы стоял десяток машин. Они приехали из колхозов, были серыми, запыленными снежной моросью. В ожидании механиков, которые на складах отбирали запчасти, гурьба шоферов что-то оживленно обсуждала. Павел обратился к самому молчаливому, лениво ковырявшему носком сапога твердый снежный ком:
— Отвезем?
Шофер посмотрел на Павла, что-то соображая.
— Далеко?
— Полчаса, не больше. В оба конца.
— Бутылку.
Павел достал пятерку. Шофер улыбнулся, помял в пальцах, словно убеждаясь, что в руке действительно деньги.
— Робя-я-я… Клюет!
Всей гурьбой выволокли со двора базы старый барабан, под гиканье и веселые выкрики швырнули в кузов автомашины. Доехали минут за десять. Шофер торопился. У мастерской дистанции Павел вместе с шофером столкнули барабан, и он глухо шмякнулся, утоптанный снег взвизгнул и обдал пылью опущенный борт автомобиля.
Машина уехала. Павел ощущал праздничную радость, будто ему преподнесли что-то редкое, желанное. Он попросил слесарей, и барабан затащили в мастерские. Пока измерял его длину, диаметр, толщину ножей, рабочий день закончился. В затихшей мастерской при ярком электрическом свете он с долгожданным удовольствием думал о возможностях будущей жизни.
Из ящика, что стоял под верстаком, достал концы. Выбрал пообъемистее, почище, в консервную банку налил желтого керосина. Смоченная ржавчина стала красной, маслянистой. Мелкие размягченные чешуйки ее вместе с керосиновым слоем сползали по выпуклой поверхности и расплющивали на полу темно-красную лужицу. Вскоре истертые концы не чистили, а только пачкали. Павел снова набрал в ящике всяческого тряпья, долил керосина.
В открытую дверь просунулось озорное лицо Ванька Вендейко. Следом показался Гришка. Вошли. Гришка поморщился.
— Припахивает. Что же без нас?
«Пришли помогать», — догадался Павел и ответил:
— От молодой жены разве оторвешь.
— Дык… не на всю ночь.
Гришка бегло кинул глазами на барабан, на тускло поблескивающие станки. Ничего срочного или объемного не видно. Конечно, не на всю ночь. На два-три часа. Стоит ли о них говорить? Трое по три часа — это уже девять часов для одного. Нынче, завтра, еще когда-нибудь, глядишь, дело у Барумова сдвинется. «Эх, слесарь! — вздохнул Гришка. — Как инженер ты, может быть, ничего, но слесарь из тебя…»