Причем самое-то интересное — у нас в театре не гримйруются, у нас нет Грима. Ну в «Десяти днях…» — это маски, это вообще спектакль в гротеске сделан, там маски могут иметь место. А в других спектаклях, где играешь по нескольку ролей и никаких масок, это довольно сложно. Но в то же время самая большая похвала — это когда люди скажут, что вот он был Керенским, а потом вышел — и мы его не узнали. Это бамое приятное, значит, все сосредоточено (внутри). И поэтому, даже играя Галилея в «Жизни Галилея» Брехта, я никогда не рисую себе морщин, не клею париков седых, хотя я играю его от сорока до семидесяти пяти лет. И многие наши актеры так играют. Ну женщин, правда, не заставишь не гримироваться — уж ничего не поделаешь, они все гримируются, а мы — нет… Так что мы лучше сохраняемся, мужчины.
Последним спектаклем — я заканчиваю на этом рассказ о театре — был спектакль «А зори здесь тихие…», который здесь, в Киеве, приобрел наибольшую популярность у зрителей вместе с «Десятью днями…». Этот спектакль получил премию Театральной весны — действительно удивительное зрелище! Я считаю, что это самый высокий класс режиссуры — когда на ваших глазах из ничего, в условных декорациях, создается полная иллюзия обстановки того времени, военных лет. И действительно, так актеры и режиссер поднимаются до истинного трагизма.
Последняя работа театра — это «Гамлет» по пьесе, хорошей пьесе Шекспира, где я играю роль Гамлета. Ну мы не привезли это в Киев. Может быть, нас пригласят, и мы приедем на будущий год еще — просто не готовы декорации. Все волнуются из-за того, что ближайшая премьера — в Москве, через месяц мы должны это выпускать. Завтра в Москве у меня репетиция этого спектакля.
Вот и все, собственно, что хотелось сказать о театре. Сейчас я вам покажу две песни, написанные мной. Я ведь раньше тоже писал. Я давно очень пишу, с восьми лет, там всякие вирши, детские стихи, про салют писал… А потом, когда я был немножко постарше, я писал пародии всевозможные. Среди них так называемые «стилизации под блатные песни», за что я до сих пор и расхлебываюсь. Я писал эти песни, от них никогда не отказываюсь, они мне принесли пользу в смысле поисков формы, простоты языка, лексики простой. Но к сожалению… как вам сказать… в общем, я их уже давно не пишу, никогда не пел с эстрады. А довольно много людей знают их и считают, что должен появиться перед ними человек: здесь вот — нож, вот тут — струйки крови, гитара сбоку растет… Громадный, рыжего цвета человек с хриплым голосом, лет пятидесяти. Но это все неправда, как вы видите, — «я не Байрон, я другой»… Значит, все эти сплетни, разговоры кончились, когда начал я работать в Театре на Таганке. Работаю я там уже почти восемь лет и начал писать песни для нашего театра.
Я написал в спектакль «Павшие и живые», о котором я вам говорил, несколько вещей. Позвольте, я спою вам, чтобы разбавить немного рассказ. Первая песня называется «Братские могилы», а эту песню я еще исполнил в картине «Я родом из детства».
На братских могилах не ставят крестов…
И еще одна песня, которая называется «Песня немецких солдат», — тоже из спектакля «Павшие и живые». В новелле «Диктатор-завоеватель», где я играю роль Чаплина и Гитлера одновременно, там выходит несколько немецких солдат с засученными рукавами, бравые и наглые, какими они шли в начале войны. Ну, как они уходили — тоже все знают, но тогда они шли уверенно.
Солдат всегда здоров…
Ну еще несколько слов вот о чем. Есть такое впечатление, что актерская профессия — больше всего цветы, лавры и медные трубы. Но дело в том, что это не совсем верно. Конечно, это правда, у нас их больше, может быть… Но это естественно: конечная цель всякой работы — приносить людям какую-то радость. У других эта отдача происходит позже, в науке, наверное, намного дольше… А в театре это сразу — видно, как работаешь, и видно для зрителей — хорошо или плохо, все сразу ясно. В этом смысле, наверное, работать в театре приятно. Но это довольно трудная профессия, потому что денег задаром у нас никому не платят, и правильно делают… Нет, платят, конечно, некоторым… Но я думаю, что это пережитки и их изживают. А работаем мы так. С девяти до десяти многие из нас занимаются пластикой, движением. Мы приходим, надеваем спортивные костюмы и работаем как акробаты. Потому что в некоторых спектаклях приходится это делать. Вот в «Десяти днях…», кто видел, Помнит, что в роли Керенского у меня есть элементы акробатики. Потом — с десяти до трех — у нас репетиция, потом — три с половиной часа перерыв, явка на спектакль, вечерний спектакль — так что времени на личную жизнь не остается, лучше личной жизнью заниматься в стенах театра. Поэтому так много семей в нашем театре — пар таких семейных… Ну вот и все. О театре, если возникнут какие-то вопросы, я с удовольствием вам на них отвечу.