Декабрь 1987 г.
ЛЕОНИД АЛЕКСЕЕВИЧ ФИЛАТОВ
— Первые впечатления, первая личная встреча.
— Если быть абсолютно правдивым, а не задним числом подмалевывать ситуацию, то, конечно, я знал, что есть такой знаменитый артист в этом театре. Но поскольку все молодые люди экстремально настроены, то и я пришел с ощущением, что я чуть ли не гений… Все молодые артисты так приходят, пока не выясняется, что «нас» не так много, как мы о себе думаем…
У меня такого «ах!» не было, как и у очень многих людей не было «ах!» при первой встрече. Скорее, было какое-то разочарование: такой невзрачный, не высокий и нельзя сказать, что ошеломляющий артист. И только позднее, при некотором рассмотрении, для этого нужны были годы наблюдений, как работает Владимир, и даже не как он работает, а эта странная магия рифмованной речи… Она далека была от той органики, которую нам внушили в театральном институте: вопрос — ответ. Такое вроде бы автономное существование на сцене, как бы без партнеров, хотя на самом деле он был очень хорошим партнером… Это тоже нужно было высмотреть, увидеть и понять, что за такая медитация в речи, особенно в стихотворных пьесах, особенно в «Гамлете».
Тогда, в самом начале, Володя как-то сказал: «А я уверен, что любую роль можно сыграть по гамме: по-вышая-понижая звук. А для этого нужно иметь внутреннее «магнето». Конечно, это был перебор, это была шутка, потому что говорил он несерьезно и даже хохотал. Я же на эту тему в ту пору много размышлял. Но тогда я не пускал в голову одной вещи — что это был уникальный организм. Именно целостный организм, потому что он содержал в себе мощного поэта… Человека, который знает по себе, что такое бессонная ночь и что такое просидеть над листом целую ночь. Ведь существуют артисты, которые, может быть, в большей степени поэты, чем актеры, ибо что-то всегда лидирует.
Это был мощный поэтический организм, настолько уважавший слово, что он не мог проборматывать. Поэтому у Володи такие замечательные записи — качество пленки ужасное, а слова округлые, точные, внятные, ясные, договоренные до конца. Это не значит аккуратность выговаривания слов, это есть уважение к слову, которое может быть только у очень мощного поэта, — он имеет дело со словом ежесекундно. Или «Место встречи изменить нельзя». Ведь он как бы проборматывает, он проговаривает очень внятно и быстро огромную фразу, и вдруг какой-то удар! Когда он кричит: «Шарапов!» И в этом невероятная мощь, но это продукт Высоцкого в большей степени оратора и поэта — это разработанная глотка, это разработанные губы… Это замечательное умение доносить каждое слово и замечательно музыкально разговаривать, общаться. Неслучайно он был такой замечательный характерный артист— об этом мало кто знает… Как он показывал разные характеры, разные типы, национальные говоры всевозможные! У него была просто бездонная шкатулка этих образов, которые он нигде практически не сыграл. Была попытка характерной роли, скажем, в «Берегите ваши лица» по Вознесенскому, такой небольшой этюдик, но он в итоге не стал там играть по каким-то причинам… И это в песнях только видно. Какая характерность, как он умеет владеть типажами, как он их точно чувствует, как он их моментально схватывает и моментально реализует — возвращает, отдает. Так что, возвращаясь к своему тезису, не все и не сразу, и постижение Володи — не сразу, и сама жизнь — не сразу. Не будем идеализировать, не сразу его понимали и воспринимали. Это очень сложный процесс, как вообще с любым неординарным, а уж тем более гениальным человеком, — это постоянно происходит.
Есть такие, может быть, прозорливые люди, которые сразу угадали в Вампилове — Вампилова, в Рубцове — Рубцова, в Шукшине — Шукшина… Но я этим похвастаться не могу… Как всегда бывает, когда сталкиваешься с чем-то, не совпадающим с твоим представлением, поначалу разочаровываешься и только потом начинаешь понимать, какой же это был мощный организм. И в последние годы, лет пять-шесть были уже в хорошем таком товариществе. Не скажу — дружили, потому что друзья у него были более близкие, но в товариществе замечательном, которое меня очень устраивало и которым я горжусь…
— Как складывались ваши личные отношения?
— Ну, например, в самом начале был такой случай. Я быстро понял, что Владимир Высоцкий — это нормальный человек, хороший, добрый; вместе мы репетировали «Гамлета» какое-то время и только-только начали играть… Однажды Володя выходит со сцены, весь в поту, и я ему говорю: «Володя, еще только первый акт… Ты подумай, ты сейчас так расходуешь себя, как же ты будешь играть дальше? Нельзя же так…» Он повернулся, внимательно посмотрел — очень жестко, такой уставший, мокрый, потный. И сказал мне фразу типа «не будь дураком», не объясняя ничего. Я, не очень вникнув в существо дела, тут же обиделся, говорю: «Хорошо, ладно». И, обиженный, ушел к себе в гримерную. Казалось бы, что такое — щенок подошел с каким-то фамильярными советами, которые неизвестно как он воспринял. Наплевать, он же правильно ответил, резковато, но правильно. Играя трудный спектакль, главную роль, Владимир в антракте пришел в гримерную, долго слонялся, не знал, как пристроиться. Я сидел совершенно индифферентный, вроде бы занимаясь своим делом, что-то читал. Вдруг он подсел так тихонечко и говорит: «Ленечка, ты не обижайся, ладно? Мы оба были не правы… Ты тоже как дурачок со своими советами… Ты же видишь, как трудно идет спектакль, я нездоров…» И это было так сердечно итак прекрасно, что против этого никто бы не устоял, да тем более с Вовиной замечательной улыбкой, такой внезапной…
В первые годы близки мы не были, да я ему был просто неинтересен, я думаю. Ведь только тогда узнаешь человека, когда он что-то делает в искусстве. Когда он чуть-чуть как-то проявляет себя, тогда он становится забавен и интересен. В 75-м году он впервые почитал мои пародии, и в этом же году в Ленинграде на гастролях был вечер театра в ленинградском ВТО. Он меня вытащил, выкинул на сцену с этими пародиями, просто выволок. Я говорю: «Да я не могу, я не привык еще… Я могу это так, в застолье. Да потом — претензия на смешное… Это страшно читать, а вдруг это будет не смешно…» Владимир взял и просто объявил. И тогда я вышел, совершенно оглушенный, потому что когда действительно твое, авторское, это очень страшно. И когда я прочитал, и был действительно успех, и были действительно аплодисменты, он говорит: «Ну вот, понял, что я тебе говорил? Слушай меня всегда, Володя тебе никогда плохого не пожелает». Он все время делал такую характерность.
А впоследствии, два года назад, был в ВТО мой творческий вечер, это было чуть ли не в одиннадцать часов ночи, дикий мороз, тридцать градусов… Я говорю: «Кто же придет?» Пришли все, зал был битком, еще много людей осталось, что называется, «за кадром». Устроители вечера говорят: «Пока не выходите, мы хотим кое-какой сюрприз сделать». И вот убирается свет, и в тишине идет фонограмма — Володин голос: «Я хочу вам представить совсем молодого актера, вы, может быть, еще не знаете его, но, наверно, узнаете… Я представляю… Леонид…» — и замешкался. И слышно— из-за кулис ему подсказывают: «Филатов…» Он так застеснялся и говорит: «Филатов. Ну, конечно. Простите. Леонид Филатов!» Дальше пошло начало моих пародий… Вечер был в 85-м, в ВТО, а это — в 75-м, ровно десять лет назад, в Ленинграде.