— Ну, конечно, Володарского надо наказать — ведь хочет оставить себе все. Но тут придется оформить кое-какие документы.
Снова прилетела Марина, и снова мы пошли к Промыслову. Нас принял его заместитель — Степанов, и нам сказали, что уже нет никаких препятствий, все окончательно решено… Я звоню тому юристу, который говорит, что документы еще не готовы, а потом вдруг:
— А что это Вы мне звоните?
И повесил трубку. Я, конечно, поехал к нему:
— Как так — решение ведь принято…
— А кто Вам сказал, что оно принято?
— Промыслов.
— Вот и обращайтесь к нему…
И тут я понял: что-то произошло, но еще не знаю, что именно.
Прихожу домой, звоню своему режиссеру, с которым назавтра мы должны лететь в Ташкент. Мы говорим, говорим, говорим… И вдруг весь наш разговор фоном начинает воспроизводиться с самого начала. Этот режиссер замечает:
— Артур, ты слышишь, как грубо «они» работают?
— Да, аппаратура работает неважно…
А еще раньше я три раза подряд заходил к своему приятелю, и он мне сообщает:
— Артур Сергеевич, Вы третий раз ко мне заходите, и третий раз у подъезда дежурит машина КГБ…
— Да брось ты, при чем здесь я? У тебя, может быть, какие-то дела…
Но я стал посматривать, и действительно, ездят за мной! В открытую! Да что такое?! И, наконец, один мой товарищ (не буду называть его фамилию) рассказывает мне:
— Ты знаешь, Артур, один человек из КГБ недавно у меня спросил: «Что это — Макаров интересуется валютой?» — «Да Вы что?! Этого не может быть!»
В конце концов выяснилось, что имеется заявление Володарского в Комитет Госбезопасности, что я вывез архив Высоцкого за границу и получил за это от Марины Влади крупную сумму в валюте.
И вот дело дошло до того, что раз Володарский ломает дом, то пусть он хоть наследникам заплатит. И мы с Севой Абдуловым приехали на заседание дачного кооператива «Красная Пахра». Это было уже весной. Всех присутствовавших я, конечно, не знал, но слева от меня (это я выяснил потом) сидел Эльдар Пархомовский. Я излагаю нашу версию… Володарский говорит, что он не мог этого допустить, что там бордель, пьянки, что дачу он присвоить не хотел, что он готов выплатить стоимость дома, но только в разумных пределах. Потому что «Янклович, который обокрал Володю, раздул смету», и что он может это доказать, и проч., и проч….
Писатели, конечно, больше беспокоились, чтобы не было прецедента разделения участка… Долго все это длилось, потом встает Пархомовский и говорит:
— Мы выслушали Макарова, выслушали Володарского, и совершенно непонятно, кто прав, кто виноват…
И тут я выступил еще раз:
— Я понимаю, что Вы все не хотите, чтобы участки делились. Но я бы хотел, чтоб Вы знали, с кем рядом живете… Мало того, что Володарский обокрал своего мертвого друга, он еще сделал заявление в КГБ на меня и на Марину Влади.
Володарский:
— Он врет!
И тут я (это был авантюрный ход) говорю:
— Хорошо. Вот здесь стоит телефон. Разрешите мне позвонить ответственному работнику КГБ, и он все это подтвердит.
Я даже приподнялся (хотя, конечно, я никому позвонить не мог). И тут Володарский сообщает:
— Да, я должен признать, что с помощью Юлиана Семенова я был на приеме у Цвигуна и попросил у них защиты!
Пауза. И Пархомовский говорит:
— Ну, что ж, давайте выясним, кто есть кто. Пусть Володарский напишет здесь расписку, что он обязуется выплатить наследникам стоимость дома.
Володарский:
— Я не могу этого сделать.
— Почему? — спросил Пархомовский.
— Эта расписка будет недействительна.
— Действительна. Ее заверит секретарь, который здесь присутствует.
— Не могу. Я должен посоветоваться с женой…
— Звоните. Вот телефон.
Володарский прошелся по комнате…
— Ладно. Я напишу…
Сел за стол и написал расписку, что он обязуется выплатить наследникам до конца этого года сметную стоимость дома. Секретарь заверил, Пархомовский отдал расписку мне:
— Вот в конце года и посмотрим, кто есть кто…
И когда год закончился, я позвонил Володарскому:
— Эдик, пора платить…
Он отвечает:
— Я опротестовал эту расписку. Вот телефон и фамилия моего юриста.
А дача была уже развалена… И после этого он написал письмо Нине Максимовне с требованием оплатить стоимость разборки и вывоза дачи. Эта расписка и это письмо до сих пор лежат у меня. Я не мог подать в суд по одной причине (хотя, когда я консультировался у адвоката, он сказал, что берется за это дело)… Чтобы подать в суд, нужно согласие всех наследников, а отец и мать отказались…