Но вот пришло для друзей золотое время. Вернулся из отпуска заведующий мастерской Уваров, прозванный в колхозе Батей. Он посылал ребят в моторный, монтажный цехи, в кузницу. Прежде чем послать на новую работу, Уваров подмигнет трактористам и многозначительно скажет: «На прорыв посылаю, учтите». Еще пуще полюбили ребята Уварова, когда узнали, что весной он встал на их защиту во время комплектования тракторных бригад. Боров никак не хотел брать в бригаду Злобина и Бурачкова. Уваров настоял, чтобы механизаторы работали в бригаде, которую выбрали сами. А им, к немалому удивлению Борова, поглянулась его бригада. Бригадира тревожило, что учетчиком бригады была Маша Белозерова.
— Поглядывай за дочкой, — при каждой встрече напоминал Белозеров, отец Маши.
— Никто твоей красавицы не тронет, — успокаивал Семен Петрович, а сам думал: «Зря брешу. Кто знает, что у этих шалопаев на уме…»
Присматривался Боров к парням — никакого ухаживания, ноль внимания, будто и не видят симпатичной девчонки. И та обходит их стороной. Скромница, видно, в мать пошла. К той, бывало, на вороных не подъедешь. Порой бригадир ругал себя, что взял учетчицей дочь старого приятеля. Вот и поглядывай за ней, переживай. А тут бригадных забот хватает по горло.
Как-то механизаторы сидели за столом.
— Хороши щи, да пельмени лучше. Люблю настоящие сибирские пельмени, — вслух подумал Злобин, — хоть бы раз попробовать их в бригаде. А, Генка?
— Само собой, — отозвался тот, — да вот с нашим бригадиром…
— Ишь, чего захотели, — перебил Боров, — может, вам котлеты из соловьиных язычков приготовить? Да я… — и поперхнулся, лишку хватив горячих щей.
…Ночь была холодной, ветреной. Косой редкий дождь хлестал по окошку, барабанил по железной крыше. Маша не могла уснуть. Слышалось, как где-то далеко в ночной жути стонет трактор. Рядом похрапывала повариха Дуня. Возле нее было тепло, спокойно. Маша закрыла глаза, стала считать до ста, двухсот, трехсот…
Проснулась ночью от страшного сна. Приснилось, будто в степи замерзал курчавый молодой тракторист — Василий Злобин. Он просил о помощи, но Маша гордо прошла мимо. Лицо Василия стало бледным, как полотно. Он тихо сказал: «Прости». «Никогда», — ответила Маша. В это время словно из-под земли вынырнул Генка Бурачков и крикнул во весь голос: «Дура, он же любит тебя!»
Маша прислушалась, как тревожно бьется сердце. И вдруг испугалась: «А, может, вправду замерзает. Одет легко, у него даже шарфика нет, а я тут дрыхну под боком Дуни».
Девушка торопливо соскочила с кровати, быстро оделась, схватила плащ, пуховую шаль и выбежала на крыльцо. Накинув плащ и прижав к груди шаль, Маша бежала навстречу ветру. Бежать по гребнистой, влажной земле было трудно. Маша часто останавливалась передохнуть, послушать, близко ли трактор. Но тут случилось нежданное — заглох мотор. Маша пошла, не зная куда. Усталая, обиженная, бродила она в ночной мгле до тех пор, пока не поскользнулась. Девушка не знала, сколько просидела на влажной траве возле кустарника, растирая рукой больную ногу. С рассветом увидела, что сидит у Зареченской балки. Совсем недалеко от нее стоял трактор. Когда Маша подходила к полевому стану, ее заметил Злобин. «Откуда она идет в такую рань?» — удивился Василий, присев за вагончик.
Злобин с трудом разбудил Бурачкова, крепко спавшего в дальнем углу вагончика:
— Айда на работу! Пора совесть знать.
Бурачков потянулся и, как обычно, хитро ухмыляясь, спросил:
— Вас что, товарищ Злобин, бригадиром назначили? Не пойду я, у меня схватки аппендицита.
— А где у тебя аппендицит?
— Как где? — удивленно спросил Бурачков и, задрав грязную рубаху, похлопал рукой по левой стороне живота: — Вот где паразит сидит, давно вырезать надо.
Василий захохотал.
— Ну что заливаешься, правду говорю, захворал.
— Ну отдыхай, а я сейчас пойду пахать, — перевязывая букет подснежников, сказал Василий.
— Ты ведь только что закончил смену!
— Между прочим, нашу бригаду на буксир берут, за уши будут тащить. Боров переживает, ну и…
— Постой, какой буксир? — перебил Бурачков, поспешно надевая сапоги.
— Первая решила взять нас на буксир как отстающих хлюпиков. В газету об этом написали. Понятно?
— Вот еще придумали! — всполошился Генка, мгновенно соскакивая с топчана.
— Айда, что ли!
— Куда? У тебя ж аппендицит.
— Скажу по секрету, — зашептал Бурачков, — меня ночью, как деда Щукаря, протащило. Только он мяса объелся, а я семенного гороха.